Кирилл Шатилов - Зимняя жара. Реальное фэнтези – Том III – Ложная правда

Пленник послушался его лишь наполовину. Он больше не заговаривал, но лежал с широко открытыми глазами и пялился на звёзды. Гури сам проследил, чтобы его напоили целительным отваром и обложили раны горячими листьями сонного дерева. Раны были глубокие и кровавые, такие получают не пленники, а воины в бою, из чего он мог сделать вывод, что длинноволосый успел постоять за свою жизнь и уступил если не умением, то числом. Когда он поправится, интересно будет проверить, чего он на самом деле стоит.

Замёрзшую женщину они укутали накидками, проложив горячими камнями из костра. Гури не знал, сколько времени она провела на морозе. Поначалу он вообще решил ограничиться только спасением длинноволосого, но когда потрогал красивую грудь с посиневшим соском, женщина издала слабый вздох и тем самым решила свою судьбу. В неё тоже удалось влить немного отвара, так что теперь она забылась глубоким сном, хорошо бы не смертельным, и лишь изредка сотрясалась от утробного кашля.

Ночь прошла тихо, никто в погоню за ними не бросился, шум пожарища остался далеко позади, и наутро, едва темнота разделилась на чёрные деревья и серый снег, они без сожаления забросали кострище землёй и двинулись дальше.

Раньше, до овладения Огнём, они бы не позволили себе подобной расточительности. Раньше Огонь был чудом и врагом, теперь же он превратился в доброго и послушного друга. Отныне стаи получили возможность без страха покидать стойбище и передвигаться по всему Лесу, прихватив с собой заветный сосуд с волшебной жидкостью, внутри которого слабым, но постоянным пламенем горела особая плетёная из флакса 1 1 Флакс – растение, длинные листья которого используются шеважа для получения веревок, а из семян получается горючее масло верёвка, горела долго, столько, сколько потребуется. От неё они всегда могли зажечь кору и развести костёр, а если кора оказывалась сплошь влажной от снега, было достаточно слегка полить её той же жидкостью, и Огонь возвращался. Рассказывали, что это была замечательная придумка Зорка. Если бы не Гел, он бы наверняка сделался вождём всех кланов. Притом, что с собой он привёл к Тикали всего лишь жалких эму-нош Фраки – иначе говоря, столько, сколько пальцев было руках у четырёх людей.

Счёта, превышающего десять пальцев, соплеменники Гури по отцу, в отличие от илюли, не знали. Зато у каждого пальца было свое имя, и самым большим числом до недавних пор считалось нош-нош , то есть «мизинец мизинцев» или «десять десятков». Считали слева направо, от мизинца до мизинца: ниш , гиш , эку , эму , герч , горч , ому , оку , гош , нош . Теперь, когда в клан Тикали влились не только Фраки, но также Гварки, Даги, Питчи и даже остатки почти уничтоженных Лопи и Олди, никто иной как Гури подсказал Гелу простой способ расширить счёт сверх десяти десятков. Гел быстро его понял и рассмеялся, сказав, что скоро, очень скоро они дойдут до великого предела – нош-нош-нош .

– Твоя жена будет жить, – заверил Гури пленника, поравнявшись с носилками и стараясь не обращать внимания на косые взгляды собратьев, придерживавших жерди на плечах. – Жара кончилась.

– Жар спал, – поправил Бокинфал, от радости готовый расцеловать этого огнеголового дикаря и хоть вечно ходить с завязанными руками. – Кто ты?

– Гури.

– Послушай, Гури, я очень благодарен тебе, всем вам, за наше спасение. Мне никогда не приходилось бывать в этих местах, но я догадываюсь, что вы несёте нас в свой лагерь. Что вы хотите с нами сделать?

– Наш вождь скажет.

– Ваш вождь? Ну, конечно, как же иначе! А его как зовут?

– Гел.

– Гел, Гел… хорошее имя. Надеюсь, что и он хороший. Он ведь не захочет нас убивать, да? Иначе зачем бы вы нас выхаживали и несли такую даль. Я ведь прав?

– Не знаю. Как твоё имя?

– Бокинфал. Обычно друзья называют меня просто Бок, я не против. А мою девушку зовут Пенни. Она спит?

– Да. Хватит говорить.

Дикарь отстал, и Бокинфал вернулся к рассматриванию заснеженных веток, проплывающих по светлеющему небу.

Совсем не так представлял он свою встречу с шеважа. Все вабоны рано или поздно думают о ней, с ненавистью или страхом. Чтобы увидеть шеважа, нужно было стать виггером и отправиться в Пограничье либо на заставу, либо в числе карательного отряда. Жившие по окраинам Вайла’туна фолдиты иногда сталкивались с ними поблизости от своих тунов, но в зависимости от численности та или другая сторона спасалась бегством. Лишь в последнее время участились случаи появления осмелевших дикарей в самых неожиданных местах, что некоторые связывали будто бы с овладением ими тайны получения, а главное – поддержания огня. Во всяком случае конца зимы многие ждали с трепетом. Ходили слухи, что шеважа обязательно воспользуются весенней сухостью и начнут жечь беззащитные постройки. Сперва ближайшие к лесу, а затем и все остальные. Вчерашнее нападение на целое поместье Томлина тому худшее подтверждение. И это сейчас, не дожидаясь оттепели! Правда, если бы не оно, ни его, ни Пенни уже на свете не было бы…

Ночью, пока его мучили и не давали толком уснуть жгучие и ноющие боли по всему телу, Бокинфал вспоминал то, что ему когда-либо доводилось слышать о человеческих жертвоприношениях. Раньше подобные вещи всегда связывались разве что с шеважа. Мол, они таким образом празднуют победы над вабонами и заодно избавляются от обузы в виде пленников. Другого от дикарей и не ждали. Потом Бокинфал услышал слова о жертвоприношении из уст фра’нимана, которого они с Валбуром пришли убивать в отместку за Феллу. Следующим был Ахим, передавший им давеча рассказ чудом вернувшегося из лагеря венедда парня, который своими глазами видел, как те расправляются с его сотоварищами. И вот теперь Бокинфал сам оказался свидетелем и почти что участником подобной расправы, причём в роли дикарей или жестоких венедда выступали те, кого он раньше без зазрения совести мог бы назвать своими соплеменниками. Примечательно, что когда он очнулся после боя с таудами, закончившимся подлым ударом чем-то тяжёлым по затылку, и увидел, что привязан к странному столбовому сооружению, а бедная голая Пенни крутится на кресте перед полыхающим костром, он даже не удивился. Каким бы странным и неприятным не выглядел Ахим, как бы ни хотелось ему не верить, он в итоге оказался сокрушительно прав: чудовищные ибри существовали, они были среди вабонов, тупых и послушных, делающих вид, будто ничего не замечают. И они действовали. Те, с позволения сказать, люди, что собрались на поминки Томлина, своими длинными носами, вылупленным глазами, отвисшими нижними губами и горестными ухмылками отличались только потому, что нужда – не то горе, не то праздник – свела их в одном месте, но ведь в обычной жизни они были рассеяны среди остальных вабонов, служили купцами, теми же фра’ниманами да и мало ли кем ещё, однако взгляд непосвященного, видя их, отказывался их примечать. Они казались частью разноликой толпы. Нужно было оказаться в отчаянном положении, чтобы как следует разглядеть разницу. Тэвил, сколько же их? Что же теперь с нами со всеми будет?