Елена Ронина - Я вас не слышу

– Да, но при чем здесь Юра и ваши отношения? – Мария сказала и невольно прикусила язык. Какие такие отношения? Господи, что у неё с головой?

– Тетя Маша, да нет у нас с Надей никаких таких отношений, Вы не волнуйтесь, пожалуйста, и мы всё продумали. Вы же знаете, моя семья стоит в очереди на квартиру, сейчас распишемся, нам отдельную дадут.

– Из-за жилплощади! – всплеснула руками Мария.

– Ну почему из-за жилплощади? – Надя вспыхнула. – Мам, что ты говоришь? Я люблю его, – и она так посмотрела на Юру, что Мария поняла: пожалуй, не будет в её жизни ни импресарио, ни домика под Зальцбургом.

– Мам, а вот дочку я обязательно к консерватории подготовлю, вот увидишь.

Сложно было сказать, кто на кого первым обратил внимание: Юра на Надю или наоборот, – в тот праздничный декабрьский вечер в музучилище, да это и неважно, что теперь вспоминать. Главное, тот вечер круто изменил всю Надину жизнь.

Она настолько привыкла жить по графику! Всё рассчитано: сколько времени отводится на еду, сколько – на занятия музыкой, сколько она играет гаммы, сколько этюды, а потом идет поэтапная отработка деталей. Всё рассчитано по часам и минутам. За пианино нужно проводить четыре-пять часов ежедневно, иначе пропадет чувствительность пальцев. Сначала техника, а потом уже музыка. Так учили педагоги, без усидчивости ничего не добьешься. Это как при изучении иностранного языка. Можно быть тысячу раз талантливым, но без зубрежки слов не обойтись. Такой жизненный ритм вошел в привычку, Наде нравилась её жизнь. Книжка на ночь, кино с подружками – по выходным. А чем, собственно, плохо? Её раздражало, когда кто-нибудь говорил, что жизнь проходит мимо. Как же «мимо»? А музыка, дающая ощущение, что тебе принадлежит весь мир, что ты – избранная, когда вдруг удается подчинить себе инструмент. Да разве же это может сравниться с глупым хихиканьем подружек, обсуждающих свои нечастые свидания? Смешно!

И тут вдруг появился Юра и предложил совсем иную жизнь, не с обязательной программой действий, а с прогулками вдоль речки, со слушаньем лесных птиц и неловкими объятиями. Сначала был испуг, просто оттого что, оказывается, есть другая жизнь и другое отношение к ней. Надя сначала никак не могла перестроиться и постоянно чувствовала угрызения совести: не выполняет намеченных планов, начала заниматься спустя рукава. А потом вдруг поняла: а с Юрой-то лучше, чем за роялем! Что она видит из-за своего пианино? И кто сказал, что её возьмут в консерваторию? Мама? А она что, музыкант? И потом, Надя сама видела, как порой вздыхает её педагог, Софья Михайловна:

– Деточка, ну что ты опять так зажалась? Шире играй, шире! Смотри, какие у тебя пальцы. Ты всё можешь сыграть, тебе подвластны произведения любой сложности, сама природа за тебя. Только про это знаем ты да я, а нужно, чтобы другие тоже почувствовали весь размах, всю глубину. Ну да ладно, всё еще придет. Количество обязательно перерастет в качество. Ты упорная девочка.

Да, упорная, это точно. Но если не придет? Раньше Надя никогда не позволяла себе сомневаться. А после знакомства с Юрой её все чаще стали посещать дурные мысли. А что, если это действительно совсем не её будущее? Сколько лет она выступает на сцене, а всё никак не может справиться с потеющими ладошками. На выступлениях в пальцы как будто вставляют пластмассовые прутики, она чувствует каждое своё движение, думает о каждом сложном пассаже, который встретится впереди, и испарина выступает на лбу. Ни дома, ни в учебном классе у Софьи Михайловны такого с ней не случается. И легко, и широко всё звучит. И Надя чувствует в себе потенциал, что может, как говорит преподаватель, ещё легче и ещё шире.

А вдруг это болезнь, и она никогда не преодолеет страха перед сценой? Что ждет её впереди? А Юра – вот он, рядом.

Она ничего не стала говорить маме, а вот с Софьей Михайловной решила посоветоваться. На одном из уроков, в перерывах между упражнениями, у Нади вдруг вырвалось наболевшее, она как будто заговорила сама с собой:

– А может, и не нужна мне никакая консерватория? Вы же знаете, что я – не артистка; может, лучше пойти в наш институт культуры, на хоровое отделение, к примеру, или на пед? Буду других учить. Ну, боюсь я сцены! Это если начистоту, – и Надя повернула голову к педагогу.

В аудитории повисла неприятная пауза. Софья Михайловна, по своему обыкновению, задумчиво смотрела на туфельки. Надя знала, что учительница услышала вопрос и теперь размышляет, как лучше ответить. Это ожидание было для Нади невыносимым; ей стоило таких трудов сказать то, что волновало её больше всего на свете. Она попыталась не паниковать и сосредоточиться на разглядывании грязно-бежевых стен и огромных, практически от пола до потолка, окон. Почему-то в классах на окнах не было штор. И каждый раз, когда в окна светило солнце, зайчиками прыгая по клавишам, казалось, что это не она, Надя, играет, а солнечные лучики выстреливают радостными звуками. Со стен смотрели строгий Бетховен с копной волос и твёрдым подбородком и смешливый Моцарт в парике, который совершенно ему не шёл. Великие композиторы, казалось, тоже ждали вердикта старой учительницы.

Когда, наконец, вздохнув, Софья Михайловна начала говорить, Надя уже догадывалась, что услышит в ответ:

– А я не знаю, – учительница пожевала губами, как она всегда это делала в моменты глубокой задумчивости, что сразу выдавало её возраст, все-таки 80 лет – это уже очень много. – Если такой вопрос возник, может, и не надо. Если бы ты была уверена, то не советовалась бы. Сама решай! Мама твоя, конечно, расстроится, но жить тебе, не маме. Так что выбирай, Надя. А педагог из тебя точно будет хороший. Ты целеустремленная и терпеливая, да и людей любишь.

Для Нади такой прямой ответ педагога стал откровением, и откровением неприятным. Мама всю жизнь внушала дочери мысль о её непохожести на других, её избранности. И сама Надя почти уже была убеждена: нужно много работать, и когда-нибудь, как обещает Софья Михайловна, количество обязательно перейдет в качество. Надя не сомневалась: старая учительница тоже верит в её талант. Она явно выделяла Надю среди других учеников, именно её готовила к дальнейшей учебе в Москве, везде продвигала. А тут: «Не хочешь, не надо».

– Значит, дочь свою подготовлю к музыкальной карьере. Ей уже будет легче, – Надя как будто бы бросила еще один пробный шар, ей хотелось, чтобы Софья Михайловна начала разубеждать её, настаивать на том, что нужно учиться дальше, обязательно! Почему она молчит? Почему не скажет, что эти тревоги беспочвенны, нужно просто взять себя в руки!

– Неужели дочь? Уже? – покачала головой учительница, только и всего.

– Да нет же! Но должна же мечта в ком-то воплотиться! Не моя, так мамина! – Надя говорила уже практически сквозь слезы.