Александр Козин - Найденные во времени

– Зуй, рассказывай.

– Алекса, – поклонился дружинник, – я стоял в охране у двери в подземелье. Чреда кончалась с первыми петухами. Я же только заступил, поэтому чувствовал себя довольно бодро. И вдруг в шагах десяти увидел молодую женщину, подманивающую жестами меня к себе. Я в ответ отрицательно покачал головой. Тогда она подошла ко мне и начала ласкаться. Я оттолкнул ее. Но она опять приблизилась и протянула фляжку, обиженно надув губы. Луна была ясная, поэтому я все хорошо видел. «Здесь что-то должно произойти!» – подумал я и сделал вид, что пью из фляги. А ведь ты знаешь, что я пью только мед. Женщина снова отошла шагов на десять и встала, глядя на меня и словно чего-то ожидая. По какому-то внушению – слава Перуну! – я сделал вид, что заснул, прислонившись к стене и опершись на копье. Женщина тихонько свистнула. И появился мужчина со свертком в руках. Вдруг из свертка раздался детский крик, но они быстро юркнули в дверь подземелья… С рассветом внешнюю охрану от двери подземелья снимают. А внутри были люди Гердериха…

– Почему ты раньше этого не сказал? – я резко повернулся к дружиннику.

– Здесь я виноват, – дотронулся до моей руки Ольг. – Не думал, что так развернутся события. А потом мы с тобой все время были на глазах Унгериха и Гердериха. Вот наша вчерашняя тревога!

– Как выглядела женщина? – спросил я уже спокойно.

– Ну… – задумался Зуй, – молодая, красивая. А! При свете луны мне показалось, что из-под покрывала выбилась зеленая, да-да, зеленая прядь волос…

– Зеленые волосы! – вскинулся я, взглянул на Ольга. Но осекся, опустил голову… повелел: – Идите… Зуй, тебе придется уехать, сейчас же! В крепость короля. Сменишь одного из дружинников, которые увезли Горемысла… И никому ни слова, даже – нашим.

Мы дождались, пока Зую отрок подвел коня. Дружинник вскочил и, сопровождаемый отроком, вскоре скрылся в воротах. Мы немного постояли, чтобы убедиться, что за ним никто не отправился следить, и поднялись в мои покои. Многое становилось мне понятным. Поэтому мы сидели с Ольгом и молчали. В дверь опять постучали. Вошел слуга и принес поднос с холодной олениной, зеленью и кувшином вина. Но ни есть, ни пить не хотелось.

– Зачем мы только мир заключили? – вырвалось у меня.

– Тише, – шепотом сказал Ольг. – Забыл про ходы?

– Они все равно не разумеют по-нашему, – махнул я рукой.

– Ушами-то да! – сказал Ольг загадочно. – А вот как Герда узнала, что несчастная женщина – христианка?

– Шпионы донесли, – усмехнулся я.

– Нет, дорогой мой Алекса, старший брат мой… – и вдруг Ольг сполз с кресла, уткнулся лицом в мой доспех и горько заплакал. «Как же он еще юн», – подумалось вдруг. Я гладил его по голове и приговаривал:

– Успокойся! Успокойся! Ты же воин! Плакать – удел женщин. А мы должны воевать…

Я налил в чашу воды, выпил. Налил еще и плеснул в лицо Ольгу. В это время затрубили рога и трубы. Не глядя на Ольга, я пристегнул меч, надел шелом…

– Тебе тоже придется быть там, – строго обратился я к нему. И вдруг, неожиданно для себя самого добавил, – а представь, каково сейчас королеве Гаафе, Дуклиде и королеве-вдове Алле?! Наконец, твоей Уирко!

Ольг встал, растер лицо руками:

– Я готов.

Мы спустились на площадь. Помост со столбом, обложенным хворостом, был окружен готфскими воинами. Моя дружина верхом на конях стояла с внутренней стороны крепостных стен. Телохранители Унгериха в полном вооружении охраняли вход в башню-дворец. Жители замка и окрестных селений уже были согнаны на зрелище казни. Наконец, вышли Унгерих, Гердерих, Герда, Гаафа, Дуклида, Алла и вся их свита. Одновременно с этим на помост вывели несчастную женщину и привязали цепями к столбу.

– Хочешь ли чего-нибудь попросить? Я – милостив. И последнее твое желание исполню, – дернул подбородком Унгерих.

– Да, конунг. Пусть твои воины положат к моим ногам тело моего мальчика, – ответила женщина.

Унгерих кивнул, и воин бросил на помост белое тельце младенца. Опять забили барабаны. Кривляясь, приплясывая, откуда-то появились восемь вчерашних шутов и шутих с горящими факелами в руках. Покружив вокруг помоста и прогорланив что-то непонятное, они обернулись к конунгу и застыли, словно ожидали приказа. И тут я увидел шутиху с… зелеными волосами.

– Действуй, Гердерих! – махнул рукой Унгерих.

– Да будет так! – крикнул Гердерих, и шуты, опять кривляясь и подпрыгивая, подожгли костер с разных сторон.

Все смолкло. Только треск разгоравшегося хвороста нарушал тишину. Вдруг раздался звонкий голос женщины, находившейся в центре пламени:

– Благодарю Тебя, Господи Иисусе Христе, за то, что дал пострадать за Тебя! Прими же душу мою и душу сыночка с миром… Упокой во Царствии Твоем…

– Заставьте ее замолчать, – закричала Герда, и один из телохранителей натянул лук.

– Не надо, – остановил его ленивый голос Унгериха. – Тогда она не будет мучиться…

В это время кто-то тронул меня за рукав… Я обернулся. Ольг движением головы показал мне на небо. Я взглянул туда. Даже дыхание перехватило… Лучи солнца сплелись в золотую корону, которая медленно опускалась в центр костра. Не было сил смотреть на нее – так слепил глаза неземной блеск.

Я опустил их, затем перевел на Гаафу, Дуклиду и Аллу. Они тоже увидели корону и улыбались. Я снова взглянул вверх. Теперь там возник силуэт, сгущающийся в страшного старика с длинным кривым носом, достающим до выступающего далеко вперед подбородка. Этот был противнее и страшнее шута… На голове его развевалась концами по воздуху полосатая тряпка, а грязный балахон по мере приближения к ногам как бы растворялся в воздухе. Он пытался загородить собой корону. При этом все его тело корчилось, словно золото венца прожигало его. Но он терпел… И тут солнце сложилось в огненный крест… Старик пытался отстраниться от него, словно тот обжигал, отводил взгляд, но сопротивлялся… Не исчезал…

Я заметил, что многие из моих дружинников тоже увидели и корону, и старика. И теперь, ожидая моего решения, смотрели на меня, тогда, как руки их сами тянулись к лукам и стрелам.

– Не надо, – услышал я шепот Ольга и сделал останавливающий дружинников жест. А старик в воздухе вдруг растаял.

– Куда ему с Господом бороться! – усмехнулся Ольг.

– Смотрите, смотрите! – кричали жители замка, окрестных селений и кто-то из свиты. Я заметил, что у Унгериха, тоже увидевшего корону, отвис его каменный подбородок.

– Она – колдунья! – кричала Герда. – Не верьте. Этого не может быть!

Обеими руками – даже раненую она выдернула из перевязи – закрывала она лицо, не в силах взглянут ввысь. И тут в воздухе появилась еще одна, очень маленькая, словно для младенца, но более яркая корона, которая тоже спускалась в костер.