Александр Козин - Найденные во времени

– Александр! – позвал меня Герман Васильевич. Теперь он тоже стоял почти рядом со следователем и милиционером. Сказав им что-то, он повернулся ко мне, – пожалуйста, пойди, возьми в моем пикапе схемы в желтой папке и принеси мне сюда.

Я мысленно попрощался с Силычем – санитары уже собирались класть его на носилки – и пошел к выходу. И тут вспомнил, что у Силыча тоже был уже знакомый мне взгляд ясного живого неба… Возвращаясь, я спускался с папкой под мышкой по замусоренной лестнице. До трансформаторной остался один поворот, когда за углом послышался резкий голос Хмурого.

– Ну, зачем ты, Гера, сказал, что последним смотрел схемы? Нам объект сдавать, а тут эта экспертиза. А ведь мы могли бы столько проблем снять, отвлечь их, сказав, что твой протеже последним смотрел и контролировал монтаж. У него все равно рыльце в пушку: из партии выгнали. Есть за что ухватиться. Пока бы выясняли, что это вообще не диверсия, мы бы спокойно доделали свои дела. А может, так оно и есть – диверсия? Твой Александр ведь не раз приезжал на объект?

– Что ты несешь, Ульян? При чем здесь этот парень? Да и не хочу я врать. И не могу: мой друг хорошо знаком с его родителями. Как я буду потом ему в глаза смотреть? Парень-то честный! И специалист неплохой. Что-то я раньше за тобой такого не замечал… А парня из партии шуганули, оклеветав, и заодно за то, что сам отказался быть стукачом. И, кстати, первичная партийная организация его не исключила… Это мне друг рассказал. А он врать не будет. Да и сам посуди: стал бы он какого-нибудь подонка мне, лучшему старому другу, рекомендовать?! Он досконально все выяснил сначала. Сам знаешь, где он работает.

– Что тогда делать? «Горят» и премия, и тринадцатая. И не только нам, а всем рабочим! Слушай, а позвони этому своему другу. Я ведь знаю, где он работает. Пусть надавит!

Я стоял ни жив, ни мертв. Вот так Хмурый!

– Пойдем, еще раз попробуем уломать следователя, чтобы хотя бы трансформатор демонтировать разрешил. Да новый устанавливать. Это все равно не менее двух суток займет, и то, если беспрерывно работать целой бригаде. А старый привезем им. Пусть проводят свою экспертизу! Мы же сейчас предложим осмотреть кабели, их соответствие схемам, – сказал Герман Васильевич.

– Вот и хорошо, а от производственного отдела здесь оставь твоего протеже.

Я тихо отошел назад на десять шагов и специально затопал обратно к повороту, за которым беседовали мои начальники. Но они были уже около трансформаторной и почти шептались со следователем и капитаном милиции. Я подал папку главному инженеру и отошел. Тот раскрыл ее и стал что-то жарко доказывать собеседникам. А у меня ком тошноты встал в горле. То ли от подвальной пыли, то ли… Вскоре Хмурый, Герман Васильевич, следователь, милиционер и еще какой-то незнакомый в штатском ушли из подвала. Мне было приказано, дожидаться усиленной бригады и лично контролировать работы. Я сел на скамеечку, на которой недавно сидела врач, продолжая раздумывать над услышанным разговором Хмурого и Германа Васильевича.

«Надо уходить с этой работы. Правильно говорит Шлях! Если Хмурый может так подставить – а я теперь не застрахован от этого – значит, бежать надо отсюда. Не хватало еще, чтобы на меня гибель человека «повесили». Тогда – тюрьма!» – думал я. Вдруг какое-то легко дуновение шевельнуло мои волосы. Откуда в закрытом подвальном помещении ветер?! Но мои волосы действительно встали, наверное, дыбом, когда я увидел Силыча, живого и здорового, только какого-то… прозрачного. Он был одет во что-то белое, тоже прозрачное. И от него веяло чистым, по свежести похожим на морозный, воздухом. Он улыбался, как улыбался всякий раз, когда видел меня. Да и наверное, так он улыбался своими живыми глазами, полными ясного неба, каждому человеку. Но мне все равно стало не по себе.

– Силыч, ты же умер, – у меня зуб на зуб не попадал.

– Нет. Меня, правда, убило током. Но это неправда. Потом ты когда-нибудь все поймешь. А пока послушай. Меня специально отпустили, чтобы я тебя предупредил. На пятом этаже, в щитовой, электрик мотеля, совсем молодой парень, такое натворил! Посадят парня. Жалко. Он же по незнанию. И если б я не влез в трансформатор, была бы страшная авария и сильный пожар, погибли бы не только поляки, но и многие из наших. Вот и пришлось… Ты беги, пока еще там никого нет. Увидишь сам и поймешь. И исправишь… А мне пора…

Он было отвернулся, но вдруг сказал:

– Да, тебе еще предстоят такие встречи и не только со мной… Верь только тем, кто прочтет Иисусову молитву: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного! И не бойся Хмурого. У тебя все скоро изменится. Только сам не плошай… А теперь беги в щитовую на пятый этаж…

– Силыч, погоди! – встрепенулся я. – Почему у тебя и тебе подобных такой взгляд, ну… как небо, даже яснее?

Вместо ответа, он приложил руку к груди и протянул ее ко мне, вынув из-за пазухи маленький блестящий крестик. А затем исчез. Я, не помня себя, рванул к лифту. Но перед его дверью хлопнул себя по лбу: все же обесточено! Десять пролетов лестницы промелькнули быстро: благо в армии дают хорошую физическую подготовку! А вот и щитовая. Даже не закрыта… Я успел! И когда обратно прикрыл дверь щитовой, в ней почему-то… щелкнул замок. А со стороны лестницы стал слышен громкий голос Хмурого. Я бросился в противоположную сторону и через запасной выход спустился на первый этаж, а оттуда в подвал.

Двое суток я, Борис – начальник участка, пять монтажников почти не вылезали из подвала. Потом приехали Хмурый, главный инженер, мой начальник производственного отдела, представитель Мосэнерго, еще какие-то специалисты. Трансформатор запустили. Мотель засверкал всеми люстрами, лампочками, бра, торшерами, настольными лампами, многоцветной рекламой. Герман Васильевич дал всем по два дня отгула. И я, заехав домой, чтобы привести себя в порядок, отправился на дачу… Заснув в электричке, чуть было не проехал свою остановку. Но вовремя вскинулся и выскочил из вагона сквозь уже закрывающиеся двери. Я решил идти не дорогой, а пройтись лесом – так соскучился по живой природе!

Лес не пугал тишиной. Лес знаком с детства. Лес все расскажет, объяснит, если надо, покажет дорогу. Стоит только взглянуть на солнце – где оно? Или на сучки деревьев – где их больше? Или на муравейник – где круче, или с какой стороны прилепился к дереву? Наконец, на обыкновенный валун или пень, с какой стороны у него больше растет мха? Все расскажет лес, если входить в него другом, братом, а не хозяином – к рабу…

Я опустил поводья. Конь шел сам по себе. Он ближе к лесу и чует, куда и как идти. Впереди маячили женские фигуры, ближе ко мне – фигуры свиты и прислуги. Мы наконец-то выехали к Черному Броду и пересекли его. На другом берегу реки уже стояли шатры, вовсю разгорались костры, освежевывались и уже жарились многочисленные туши оленей, вепрей, зубров, медведей. Шатровый лагерь был окружен охраной. Один из моей дружины подъехал ко мне: