Лев Трахтенберг - На нарах с Дядей Сэмом

Где-то седьмым по счету вызвали меня. Молодой чернокожий дуболом громко объявил:

– Трахтенберг!

Я пошел к центру площадки, где вовсю трудились два других охранника. Протянул руку с зажатым в пальцах тюремным ID.

Меня опять обыскали. К этой унизительной процедуре я привык очень быстро, тем более что она совершалась несколько раз в неделю. Иногда я даже жалел, что мои друзья с воли не могут видеть этот живописный тюремный ритуал.

«Обыскиваемому» надлежало вести себя чрезвычайно аккуратно и в чем-то даже трепетно по отношению к «обыскивающему».

Любое неловкое шевеление, когда голова мента оказывалась на уровне твоей пятой точки, расценивалось как нарушение процедуры. И даже как возможное нападение на охранника.

Как в детской игре «Морская фигура, замри»!

Некоторые особенно зловредные вертухаи вовсю пользовались обысками: они вызывали неугодных им зэков на шмон и затем запросто отправляли их в карцер. Доказательств или свидетельств в таких случаях не требовалось – слова охранника сомнению не подвергались.

Я встал спиной к позвавшему меня «исправительному офицеру» и принял исходное положение.

«Руки в стороны, ноги на ширине плеч», – не хватало только голоса диктора из «Производственной гимнастики».

Вертухай занялся рутинной проверкой.

Он быстро прошелся по моим плечам и горизонтально расставленным рукам, тщательно ощупывая мокрое от пота тело. Вот его руки в прозрачных резиновых перчатках коснулись моих подмышек, облапали грудь и живот, слегка дотронулись до спины. Далее – легкие шлепки по ягодицам и тазобедренному суставу.

До гениталий дотрагиваться было запрещено, поэтому именно рядом с мужским достоинством многие зэки и выносили из столовки еду, а также переносили по зоне полузапрещенные ценности.

На «посошок» – легкое скольжение по ногам вниз и приказ снять обувь.

Можно сказать, что на этот раз я отделался «легким испугом».

На самом деле унижения меня абсолютно не напрягали – я начисто выключил чувство стыда, неудобства и стеснения на время своей «тюремной командировки».

Тем временем другой полицай готовил мне самую настоящую сбрую: «тройной тулуп» из наручников, кандалов и тяжелого металлического пояса, соединенных между собой в единый агрегат.

Окольцованный и запряженный, я гусиным шагом поковылял в сторону автозака. Водитель, одетый в стандартную форму тюремной охраны со связкой блестящих и звонких ключей на поясе, принимал и усаживал живой улов.

Я занял последнее вакантное место: остальные зэки остались ждать второй ходки. Вместе с нами в душном фургоне уселось трое усатых охранников. Они явно были не в духе, хотя насильно на эту весьма специфическую работу их никто не тянул.

Что толкало человека поступить на службу в тюремное ведомство в России, Америке или в какой-нибудь забитой Монголии, для меня навсегда осталось тайной Мальчиша-Кибальчиша.

Одно я понимал хорошо: за выбором профессии вертухая, по всей видимости, стояли детские обиды и подростковые комплексы.

Стань профессиональным надсмотрщиком – забудь о всяких там психотерапевтах и всякой глупой неполноценности! Теперь ты вершитель судеб, начальник из начальников, Бог и Дьявол в одном лице!

Исправительный офицер, нах…

Микроавтобус тронулся и выехал из вновь открывшегося шлюза. Мы медленно миновали бетонный забор, заграждения из сетки рабица, колючки и внешние «противотанковых ежей».

Тюрьма осталась позади, а законспирированный вэн уже ехал по охраняемой территории авиабазы ВВС США.

Как в другой детской игре «Попробуй, убеги!»

К вящему сожалению этнографа Трахтенберга и к радости зэка с аналогичной фамилией, наша поездка оказалась крайне недолгой. С въездами-выездами, выкрутасами у ворот и мудреными разворотами – на все про все ушло минут пятнадцать.

Я и мои товарищи по переселению не успели еще вволю покрутить головами, как наш автозак подъехал к тюремным воротам «Южного» Форт-Фикса.

Охрана сообщила по рации о прибытии очередного мини-этапа с рабами Федерального бюро по тюрьмам.

Створки открылись, за ними оказались шлагбаум и еще одна гигантская калитка. «Приехали, вылезайте!», – объявил нам начальник конвоя. Дверь автозака распахнулась, и мы вновь очутились в «дьюти-фри» зоне.

На нас опять смотрели заряженные дула автоматов, а вокруг лаяли «южные» овчарки.

Вслед за микроавтобусом в ворота въехал белый пикап «Додж» [116] Dodge – американская марка автомашины. . В его кузове высились горой наши пластиковые мусорные мешки и рюкзаки с тюремным барахлом.

Процедура падения «тяжких оков» прошла значительно шустрее – всем хотелось побыстрее разойтись по отрядам и начать новую жизнь в новой тюрьме.

Я взвалил на плечи неудобный рюкзак и потащил по бетонке мешок с постелью и зимней одеждой. Как и три недели назад – под многочисленными любопытными взглядами южан.

Некоторых черных переселенцев встречали местные друзья-товарищи с тележками для мусора, в которые они с удовольствием засунули свои манатки. Меня же никто не ожидал – «маляву» или гонцов вперед выслать не получилось.

Я плыл во влажном мареве, приволакивая правую ногу, поскольку это же плечо оттягивал безразмерный вещмешок. По бесконечной дороге жалко плелся взмокший дервиш-побирушка с котомкой и переметной сумой на спине…

…Мой новый корпус носил загадочное четырехзначное имя – «36/38» с совсем уж непонятной литерой «E». Типичная трехэтажная казарма с зарешеченными окнами – такая же, как и все бараки на Северной и Южной сторонах.

Я ввалился в душный холл, и у комнаты дежурного ИО [117] ИО – исправительный офицер, русский вариант от CO – Correctional Oficcer. сбросил свою ненавистную поклажу. Впереди предстояли «разборки» с моим новым и теперь уже постоянным ведущим мистером Робсоном.

В отличие от своего известного чернокожего однофамильца и почитателя Страны Советов Поля Робсона мой тюремный начальник был белолиц и относительно строен.

На стенах его прохладного офиса висела пара десятков почетных грамот, свидетельств и благодарностей Стэнли Робсону от тюремного начальства.

Отличник боевой и политической подготовки в прямом смысле этого слова.

С первой минуты нашего знакомства контакта между нами не случилось, и отношения начали развиваться по принципу «лед и пламень». И немудрено – Робсон популярностью у зэков не пользовался.

Наоборот, к его имени почти всегда добавляли американскую ненормативную лексику, а самой эмоционально легкой приставкой служило словосочетание «ass hole» [118] Буквально – «анальное отверстие», популярное ругательство. Аналогично «идиот, кретин, дурак». .