Тамара Королёва - Простая история

– Ну что за изверги такие, мать с дитем разлучать.

– А почему их по номерам выдают? Как в концлагере, – неожиданно произнесла соседка.

Она лежала вполоборота, и ее вопрос был обращен в никуда, взгляд блуждал по противоположной стене.

Валентина и Аня одновременно повернулись в сторону неожиданной соседки. Наконец они могли ее рассмотреть. Белокурые волосы, нежное личико, большие серые глаза. И необыкновенный голос, такой голос, наверное, у ангелов.

Аня подумала, что его можно слушать и слушать и уже не важно, что говорит и о чем тот, кому он принадлежит. Голос звучал как волшебная мелодия. Аня посмотрела на Валентину, та так же завороженно смотрела на соседку.

Можно было только догадываться, о чем думала Валентина, глядя на это неземное создание. Как жесток мир, что такие ангелы на земле должны переносить такие земные муки.

– Меня Лера зовут, а вас как? – Женщина встала с кровати и взяла со стула нежно-розовый пеньюар.

Только сейчас Аня обратила внимание, что и рубашка, в которую была одета женщина, не больничная, как у них с Валентиной, а шелковая с кружевом.

Женщины молчали.

Лера вопросительно посмотрела сначала на одну, потом на другую. Первой из оцепенения вышла Валентина:

– Валя.

– Аня.

– Доброе утро, Валя и Аня. Я пошла умываться и наносить утренний макияж, ко мне муж должен скоро прийти. – Она мило улыбнулась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

– Вот это женщина, – то ли восхищенно, то ли удивленно произнесла Валентина. – У нее с ребенком неизвестно что, а она – про утренний макияж.

– Может, у нее родовая горячка? Я что-то об этом читала, правда, не помню, в чем она выражается.

Но их рассуждения были прерваны: в палату вошла медсестра.

– Где? – Она кивнула в сторону пустой кровати.

– Пошла макияж наносить, – с легкой иронией ответила Валентина.

– Понятно. Ну как нанесет, пусть в кабинет в конце коридора зайдет. Ее там ждут.

Через полчаса в палату вплыло нежно-розовое облако – Лера с огромным букетом роз и с сияющей улыбкой.

– Все в порядке, ребенок в детской больнице, через неделю смогу увидеть, а пока сказали отдыхать.

Лера потянулась и прилегла на кровать с мечтательно-безмятежной улыбкой на лице.

– Лера, – немногосмущеннопроизнесла Валентина, – ты бы букет отдала кому-нибудь из медсестер, а то скоро детей кормить принесут, вдруг аллергия?

– Валюша, ну какая аллергия от роз? Мне их каждый день поклонники тоннами дарят, и никакой аллергии. А кстати, кем вы работаете? – Соседка неожиданно перешла на вы, и в ее нежном голоске появились металлические нотки.

– Я медработник. А что?

– А-а, понятно, – протянула Лера

– Что тебе понятно? – Глаза у Валентины стали цвета южной безлунной ночи.

В воздухе запахло скандалом.

Аня беспомощно смотрела то на одну, то на другую. Но Лера вдруг легко вскочила с кровати, на ее лице опять засияла ангельская улыбка, букет был опять у нее в руках, и уже в дверях, глядя на Валентину она произнесла:

– Я просто хотела сказать, какая у вас нужная профессия, Валя, жаль только, что цветы вам не дарят. – Она готова была скрыться за дверью. Но голос Валентины остановил ее:

– А ты сама-то кто будешь? Что тебе букеты тоннами дарят?

– Я? Актриса. – Дверь захлопнулась.

– Актриса. – Валентина посмотрела на Аню, которая сидела на кровати, прижав колени к подбородку и сцепив руки вокруг ног. – Ох, чует мое сердце – натерпимся мы, Анюта, с этой артисткой из погорелого театра.

Какая она все-таки красивая и такая необыкновенная. Хоть немножечко быть бы похожей на нее… – Аня мечтательно посмотрела вверх.

С потолка свисала лампочка на шнуре, без плафона.

Надо же, а вчера она этого даже не заметила. Взгляд девушки опять затуманился, мыслями Аня улетела уже очень далеко из больничной палаты.

На землю ее вернул низкий грудной голос соседки:

– Давай и мы, что ли, макияж сделаем, скоро и наши мужики потянутся…

Аня открыла дверь с картинкой «Душ». В нос ударил запах хлорки и общественного туалета, серые стены, зеленые дверцы кабинок. И среди этого угрюмого пейзажа на подоконнике сидела Лера. Она курила в приоткрытую форточку. Легкий поворот головы в сторону вошедшей, безучастный взгляд скользнул по Ане.

– Курить будешь? – Женщина протянула пачку сигарет. Аня машинально отметила – «ВТ».

– Нет, я бросила. Как узнала, что беременна, сразу все выбросила.

Лера улыбнулась, а сигареты исчезли в складках пеньюара.

– Тебе лет-то сколько, мамочка?

– Девятнадцать, это я из-за короткой стрижки так молодо выгляжу, я уже на третий курс перешла, – затарато- рила Аня.

– Да не в стрижке дело, хотя волосы можно и отрастить, а то ты на мальчика больше смахиваешь. – Лера спустилась с подоконника. – Ну как там наш медработник, успокоилась?

– Зря вы так, она вас ночью успокаивала.

– А вот успокаивать меня не надо, у меня все прекрасно, лучше всех. Знаю я этих утешальщиц: «что убогонького не пожалеть, ведь у меня-то все хорошо». Так, Аннушка?

Лера вышла из туалета, резко хлопнув дверью.

Аня в недоумении глядела на закрывшуюся дверь. Второй раз за утро она удивлялась резким переменам в настроении соседки.

Да какое мне до нее дело? У меня своих проблем хватает. Вот где этот Шурка? Опять от бабули выслушивать, что нет ему дела ни до меня, ни до младенца.

Бабуля у Ани боевая, заведующая столом заказов гастронома, а гастроном не простой, в смысле не для простых людей. У простых людей времени много, они могут и в очереди постоять. А непростые, у них времени нет. Шутка ли сказать – собрания, заседания, конференции, и питаться им надо усиленно и детям их и родственникам, потому как всем им живется нелегко. Так говорила Ане бабушка, когда Аня была маленькая, и так же она говорила, когда Аня выросла и у нее появилось множество вопросов.

Родители отправили девочку к бабушке или бабушка забрала внучку – об этом уже никто не вспомнит. Но после восьмого класса Аня переехала из Владивостока, где служил отец, в Ленинград, где жили бабуля и дедушка. Получать достойное образование и воспитание. Это тоже бабулины слова. Аня бабушкины чаяния почти оправдала. Школу закончила хорошо, в институт поступила сразу, да не просто абы куда, а на архитектурный, в ЛИСИ, правда, кое-кто шушукался за спиной, что, мол, непростые бабушкины клиенты помогли. Но Аня знала точно, что поступала сама. Два года она ходила к репетитору по рисунку. А художественная школа? Это не купишь. А у нее по рисунку пять было при поступлении.

Вот когда бабуля пыталась ее в музыкальную школу пристроить, тогда, конечно, была вся тяжелая артиллерия подключена. Все деликатесы, оставшиеся от «непростых» людей, плавно перетекали в сумку преподавателя по музыке Беллы Григорьевны, но даже такая добрая женщина, как Белла Григорьевна, не смогла вынести Анечкиной игры на фортепьяно.