Ирина Лукницкая - Оберег на любовь. Том 1

– То-то и оно. Я же не виновата, что тридцать седьмого не было. Пришлось брать, какой давали. Думала, на даче потихоньку как-нибудь разношу.

Несчастная девочка чуть не плакала.

На ее ноги было страшно смотреть. Похоже, жара их доконала. Края туфель врезались в отекшую посиневшую плоть. В районе носка полированным блеском выделялись круглые бугорки – это костяшки поджатых девичьих пальцев выперлись, вспучивая чудесно мягкую эластичную обувную кожу. Просто-напросто им, бедным, некуда было деваться.

– Разувайся. Других вариантов нет, – строго приказала я подруге.

– Ты что?! До дачи еще шлепать и шлепать, – выкатила Сонька глазищи, – и вообще, что обо мне люди скажут? Решат, оборванка какая-то!

Я, недолго думая, сбросила свои удобнейшие тапки без задников, засунула их в боковой карман сумки и беспечно заявила:

– Плевать. Пусть думают, что мы с тобой из «Общества Босоногих».

Мой пример подействовал на расклеившуюся подругу безотказно. Она тут же присела на низенький, крашеный серебрянкой заборчик, который огораживал придорожную клумбу, и, прилагая немало усилий, вздыхая и охая, как старуха, освободилась, наконец, от своих оков на микропорке. Посидела, зачем-то ощупала подошвы и пятки, словно проверяя, все ли на месте, морщась от боли, пошевелила распухшими пальцами… И, о чудо! Отек стал спадать на глазах.

На краю станции обнаружилась колонка. Очень кстати – пить хотелось давно, с самого города. Вода была с сильным привкусом железа, но зато, как просила душа, ледяной. Мы по очереди жали на рычаг, ловили губами острую струю, пытаясь справиться с напором, и пили долго и жадно, пока у нас не надулись животы. Потом умыли запыленные лица, визжа от обжигающих кожу ощущений, и утерлись моим носовым платком. Уничтожив следы грязных разводов со лбов и щек, с обновленным настроением и чистыми физиономиями мы отправились дальше.

С непривычки идти босиком по тропке оказалось не так уж приятно, я бы даже сказала – небезобидно. На стекло бы не наступить! Мелкие камешки больно кололи ступни, и я старалась сворачивать на травку при малейшей возможности. Сонька, к моему удивлению, от маршрута не отклонялась, а перла прямо по гравию. При этом моя подруга ни разу ни пикнула и выглядела вполне браво. Я же, поневоле осторожничая, шествовала немного позади, с изумлением поглядывая на ее пухлые изнеженные ступни, которым сейчас, судя по всему, до лампочки были любые неровности и колкости, встречающиеся на пути, и сравнивала их с двумя маленькими упрямыми вездеходами. Как известно, эта техника обладает хорошей проходимостью, а потому ей, как правило, нет никакой надобности выбирать дорогу…

По одну сторону нашего пути тянулся лес. Здесь, конечно, не было тех волшебных деревьев и кустов из бисера, что рисовало мне воображение еще совсем недавно в электричке, но тоже красиво. Меня опять потянуло на сантименты. Умиляло все. И небо, отличное от городского: здесь оно казалось мне на пару тонов синее! И кристально чистый воздух, невольно заставляющий втягивать в себя объем больше, чем в действительности требуется легким. И изобилие луговых цветов, растущих прямо у обочины.

– Сонь, как здесь дышится!

– Да. Почти как в операционной. Знаешь, почему?

– Почему?

– В смоле сосен содержится вещество, которое обладает бактерицидными свойствами. Мне соседка рассказывала. Она же врач.

– Ух, ты! – вдыхала я целебный дух полной грудью, не упуская возможности оздоровиться.

– А вот эти лиловые цветочки, случайно, не знаешь, как называются? Их здесь так много…

– Это Иван-чай. Их тут целые поля.

Меня тотчас потянуло в высокую траву – прикоснуться и понюхать соцветия. Я поставила сумки прямо на землю и ринулась в гущу.

– Его что, можно и в чай заваривать? – невинно спрашивала я, срывая самую пышную верхушку, тревожа сидящих на ней мушек и прикинувшуюся неживой божью коровку.

– Конечно, можно. Ты какая-то дикая у меня.

– Не смейся. Я, можно сказать, на воле в первый раз.

Мне удалось осторожненько пересадить милое насекомое на майку. Жучок, именуемый «коровкой» и, по иронии судьбы, причисленный к особям женского рода, крепко зацепился лапками, и получилась миниатюрная яркая брошь, красная в черный горошек. «Что за прелесть эта букашка!» – подумалось мне высокопарным слогом Наташи Ростовой.

По траве идти было терпимо, лишь короткие стебли щекотали чувствительную кожу босых стоп, да изредка мошка покусывала неприкрытые одеждой места, а так – вполне сносно. Из-под ног сигали какие-то крылатые существа, высоко подпрыгивая и растворяясь в дрожащем от жары воздухе – мареве. Стрекот и шорох катился впереди и, как бесшумно я ни старалась ступать, осторожные насекомые все слышали, все видели, все чувствовали. Потревоженные гигантской двуногой особью, они на всякий случай стихали, но всего лишь на секунду, чтобы затем снова звонко запеть в паре метрах от меня.

– Вот оно где, счастье! В окружающей природе! – провозгласила я вслух, растопырив руки колесом. Мне и вправду хотелось сейчас обнять весь живой мир.

– Нет, здесь я с тобой не соглашусь. Природа, она как бы сама по себе. А мы, человеки разумные, сами по себе, – не поддержала меня Соня.

Она поднесла ладонь ко рту и перешла на шепот, будто хотела сообщить мне большой секрет:

– Счастье, скажу тебе, Полина, это нечто иное.

– Что же это? – спрашивала я, совершенно заинтригованная загадочным видом подруги.

– Счастье – это когда туфли не жмут! – громко выпалила Сонька, и раскаты хохота не замедлили долго ждать.

И еще долго заливистый девчоночий смех оглашал леса, поля и горы, и все вокруг под куполом этого загородного неба, до краев наполненного совершенно ненормальной синевой. Дорога стала шире, гравийка закончилась, теперь по обочинам толстым слоем лежала спасительная пыль – в нее я ступала смело, как в мягкую перину, утопая по самую щиколотку, заворожено глядя, как протекает между пальцами мелкий-мелкий песок, и замечая, как мои ноги равномерно покрываются серебристо-серым налетом, будто на меня натянули тонкие капроновые носки нейтрального дымчатого оттенка.

Продолжая веселиться, мы стали спорить, кто больше испачкался и насколько это фатально. Сонька заявила, что в их деревне вообще все лечебное, даже грязь. Она опять ссылалась на соседку и говорила, что эта самая дорожная пыль, по которой мы сейчас шуруем и которую изрыли своими подошвами, «прям, как настоящие парнокопытные», мол, и есть самое лучшее антисептическое средство, потому что, потому что…

Мы не заметили, как дотопали до дачи.