Ирина Лукницкая - Оберег на любовь. Том 1

Вдруг Соня, не дожидаясь окончания дифирамба, проорала: «Мам, мы ушли!» – своим неожиданным криком заглушая высокую поэзию и поступая, на мой взгляд, совершенно по-варварски.

Мы помахали гостье из прошлого века, оставив ее в некотором замешательстве, и поскакали на речку.

– На голову не забудьте, – донесся нам вслед голос Людмилы Ивановны.

Но мы уже были далеко за калиткой.

Мы вышли из нашего проулка. Ярко-желтые огни одуванчиков, густо понатыканные в траве по левой, более солнечной стороне дороги, слепили глаза. Правая же поросла неоднородными растениями: сочной крапивой, бурно цветущим лопухом, иначе говоря – репейником, цепляющимся за все подряд своими сиреневыми колючками, да полутораметровыми стеблями хрена. Хрен с твердолобым упрямством стремился на обочину и выбивался наружу из всех заборных щелей – однако, вырвавшись на свободу, автоматически превращался из культурного растения в «некультурное», а, окончательно одичав, становился банальным сорняком. Изредка во дворах, за оградами, побрехивали собаки, но абсолютно беззлобно, так, для порядка, – видно, только чтобы отметиться на службе. Над скоплением одуванчиков кружились хлопотливые пчелы; парочка даже совершила разведывательный облет над нами – но, не найдя ничего цветочного, убралась восвояси…

– Нехорошо как-то получилось. Тебе не кажется? Генриетта была явно обескуражена, что мы с тобой так резко слиняли. Не удосужились даже дослушать старуху до конца.

– А, ерунда! – беспечно махнула рукой девчонка, отмахиваясь то ли от ос, то ли от меня. – Не переживай. Она никогда не обижается. Если бы мы вовремя не ушли, нам пришлось бы еще д-о-о-о-лго ее оды слушать, – старательно растянула слово Соня, сделав трубочкой губы.

– Можно иногда и потерпеть ради приличия, – настаивала я.

У меня все еще перед глазами стояло сморщенное лицо с частыми пигментными пятнышками и взгляд, светящиеся неземной добротой.

– Понимаешь, нельзя просто делать вид, что тебе интересно. У нашей Генриетты этот фокус не пройдет. Она ведь не терпит фальши. Вот послушай: раньше, когда я качала ей воду из колонки, фея всегда читала мне одно и то же пушкинское четверостишье. Может, ты знаешь?

Я просто задохнулась от восторга, до того мне понравилось плавное и нежное, будто самая лиричная мелодия, короткое стихотворение. Мне тут же захотелось запомнить столь прекрасные строки.

– До чего красиво! Словно вода в ручье журчит. Как там, Сонь? И урну с водой уронив, об утес ее дева разбила…

– Вот и ты уже почти выучила. Я тоже после второго прослушивания стих наизусть знала. А она каждый раз по-новой. Уж не знаю, лейка ей, что ли, эту журчащую тему навевала? Но суть не в этом. Когда Генриетта, наверное, раз в двадцать пятый начала свою декламацию, я возьми да и прерви ее. «Знаю, знаю», – нечаянно закричала я тогда. Ну, ты тоже меня должна понять, я была уже в полном нетерпении. Признаюсь, я, конечно, немножко нервно себя вела…

– Вообще говоря, по-свински, – без обиняков заметила я. – Сильно обиделась?

– Если бы! Нисколечко. Мало того, она попросила меня, чтобы я ее в подобных случаях останавливала. Оказывается, она вовсе не желает быть навязчивой другим, но иногда сильно увлекается.

– Может, старые люди часто повторяются от того, что у них склероз? – предположила я, вспомнив, как моя бабушка, обычно теряя свои очки, ищет их по всему дому и ворчит: «Вот, склероз проклятый». А они у нее, как правило, на лбу.

– Задавала я ей твой бестактный вопрос. На что она рассмеялась и ответила, что, скорее всего, уже полная деменция. Слово мне запомнилось, а вот что оно означает… Ты случайно не знаешь, Поль?

– Не-а. Может, чего-то в организме не хватает?

Мы весело шагали по улице Песочная, ведущей к реке, однако привычного песка под ногами пока не наблюдалось. Может, где-то в самом ее конце он и ожидался, но сейчас под подошвами резиновых шлепанцев поскрипывал гравий – правда, очень белый и очень мелкий, перемолотый так, что в нем уже попадались зернышки размером с крупную песчинку. Сама улочка заслуживает внимания, чтобы упомянуть о ней отдельно. Она просто впечатывалась в память с первого раза яркой жизнерадостной картинкой: ведь здесь что ни ворота, то обязательно – с выдумкой, что ни резьба по дереву, то непременно – кружево, что ни двор, то – уникальное творение. Некоторые домики были крепкими, построенными из добротного материала, и смотрелись богато, другие выглядели попроще, а были еще и вовсе ветхие, давно требующие хорошего ремонта. Но каждый хозяин, как мог, попытался выразить свою индивидуальность. Даже совсем уж плохонькие избушки на курьих ножках, смотрящие на улицу облезлыми рамами и ставнями с облупленной, давно потерявшей цвет краской, все равно имели какую-нибудь свою изюминку.

Я вертела головой, с любопытством изучая объекты и отмечая самобытность дачного искусства. Сонька добровольно взяла на себя обязанности экскурсовода и комментировала особо выдающиеся моменты. Один умелец украсил свой дом ажурными наличниками такой тонкой работы, что впору было его искусство выставлять в музее деревянного зодчества. Другой оригинал, обладатель низенькой хатки с крошечными оконцами, завешенными ситцевыми цветастыми занавесками, вместо традиционного штакетника сплел настоящий плетень, а сверху на прутья нахлобучил уйму разных черепков, давно отслуживших свой срок, часто – с отбитой ручкой, отколотым краем, а то и вообще с наполовину отвалившимся боком. Получилось очень похоже на изгородь, что показывают в самом начале фильма «Веселые ребята». Еще большее сходство с кадрами из кино этой деревенской околице в центре дачного поселка придавали двускатная крыша, крытая соломой, и подсолнухи: их растрепанные головы с любопытными лицами то здесь, то там торчали из-за городьбы и служили хорошим дополнением к уже имеющимся декорациям сельской жизни. Обожаю старые комедии, а «Веселых ребят» могу смотреть бесконечно. Мне всегда хочется петь и скакать – настолько они мне поднимают настроение. Эх, если по разнокалиберным котелкам и крынкам, что висят на заборе, хорошенько долбануть! Да пройтись по ним крепкой палкой… Конечно, мелодия «Легко на сердце от песни веселой» вряд ли получится, ну уж перезвона и перестука будет… ну, точно, как в кино! Только потрескавшиеся крынки, закопченные котелки, битые керамические горшки, а также настоящая телега на самом почетном месте в центре двора, просматривающаяся сквозь щели плетня, в данном случае не несли ни музыкальной, ни какой другой нагрузки. Вся эта утварь служила исключительно для красоты, и выдавала пристрастия хозяев, фанатов деревенского уклада. Посаженный в линеечку огород, скучные крашеные заборы да ровно пригнанные друг к дружке дощечки при отделке дома; в общем, однообразие и порядок – это точно не про наших «веселых ребят». Видно, для Сони некоторые моменты тоже стали открытием. Она храбро пролезла через лопухи, нацепляв на новый купальник уйму лохматых колючек, и прильнула к изгороди. Прищурив один глаз, любопытная девчонка подглядывала в просветы плетня и удивлялась: «Черепушек-то, черепушек! Надо же, сколько хлама с помойки! Мало им, так они еще и телегу на участок приволокли». А мне идея с телегой очень понравилась: если на нее еще поставить разноцветную герань в горшках и корзину с кренделями, булками и плюшками – вот красота-то получится! Жаль только, что стоит теперь повозка здесь на вечном приколе, и, видно, уж никто не запряжет в нее резвую лошадку и не прокатится на ней с ветерком…