Ярослав Полуэктов - DUализмус. Семя льна

– Я стратег, – говорит Кирьян Егорович, обижаясь.

У Кирьяна Егоровича тоже все подписки давно кончились, а арсеналы и точки давно уже взяты американами на прицел. В самом Лысогорске, где К.Е. сроду не бывал, уже давно переловили настоящих американов – шпиёнов и купленных американами продажных русских. Новых они не засылают, перенадеявшись на умную космическую слежку и жалея шпионов. При правильной настройке космослежки можно прочесть слово «Казбек» на пачках рядовых солдатушек, они курят на улицах, в казарме курительных мест не предусмотрено, ибо там склады автоматов и пуль. А там порох и опасность пожара со взрывом. Видят из космоса «Marlboro» на дачных столах средне пьющего офицерского состава. Главная тайна русского в душе, а попробуй-ка туда заглянуть! Хрен выйдет.

Мелкая надпись «курение – причина раковых заболеваний» телескопам пока неподвластна. А может уже и подвластна. Мирным жителям этого не рассказывают, чтобы не пугать. Иначе секс в траве может не состояться. Во время секса о войне и предательстве не говорят, поэтому секс даже в траве лужаек не преследуется. А под кронами леса – вообще заваляйся. Но неудобно, вы сами знаете. Мухи, муравьи, соглядатаи-грибники, их упорных можно только киданьем бутылок отогнать.

Старинные и потому неактуальные сведения от бывших стратегов-пердунов, а попутно армейских художников, специализирующихся на уставных плакатах да на дембильских альбомах своих и старших по званию, американской разведке вовсе не интересны. Наплетут с три короба, и долларам ЁК! Убрать его за враньё? Выдашь себя дезинкогнитой.

– …Ты вот, ты приходишь… – продолжает Бим.

– Не-ет, кстати ты меня обидел: вот, мол, ты говоришь: у меня баллистические, мол. А у меня стратегические… Я два года…

И т. д.

– Ну, Киря! Ну, ладно, ну это я, прости меня, это же я для красного словца, ну Кирюха! …Ну, прости меня. Вольно или невольно я тебя обидел. Прости меня грешного. … – придумывает на ходу формулу тушёвки начавшего разгораться инцидента. – А ты говори мне так: бог простит… Нет, стоп, ты не имеешь права так говорить: бог простит. Ты кто мне …прощать чёб?

– А я на четвертом уровне. Примерно, – утверждает Кирьян Егорович (как-то раз по пьяни – а Бим круче монаха и подбирается к попадье – собственной персоной пожаловал Кирьяну Егоровичу степень номер четыре, а пожаловал – обратно уже не отобрать, Это вправе только Синод) – …Я хотел тебя простить…

– Ну, бог простит. Ха-ха-ха. Ну, извини!

Смеются.

– …Вот, значит. Ага, значит, это. …На чём я…? А! …Затушка. Сорокошёрстка. Средмаш. Снабжение питерское. Я уже знаю, вот сорок шёстка… Я уже все подписки кончил, могу говорить! Там народу, бля-а-а. …Ну, тысяч сорок-пятьдесят. Ты-сяч! Сорок – пятьдесят! Не четыре тебе пять. В Ильичевском районе меньше живёт.

– В Средмаше?

– Весь Лысогорск. Сорок Шесть.

– А-а. Весь, весь…

– Машину. …А вот машину бросил вот так… вот машину…

– Смотри, два кренделя каких! – перебил Кирьян Егорович как всегда на самом интересном.

По двору прогуливаются с хозяйками две маленьких псинки.

– Мопсы. Это мопсы. По-моему. Моксеры. Ну, не боксеры. У – эх… – отрыгивает Бим.

– А похожи на боксёров.

– А может быть боксёры. А я и… и не знаю. …Отвлеклись махонько. …Бросил вот так вот он машинёшку. Включено. Окна не закрыл. А я говорю… отец, … в смысле отец… ну он приёмный отец Ульяны Порфирьевны. Я говорю – ты чё так вот, типа простоволосишь? А он: – ну куда она накуй денется. Ну, граница на замке, блЪ. …По пропускам въезд-выезд. Сорок пять… пятьдесят тыщ человек. Где ты успеешь эту машину разобрать на гайки, блЪ? Тебя вычислют, блЪ, продержут, подумают когда тебя отпустить, пропидорасят досье, задержат ещё… выпустят. …Ага… Во, бля, девки, какие! – отвлекается от темы Бим.

По двору важно прошлись две средних лет тётки обычной наружности, присели неподалёку.

– Ну, пива с кофе попить, это положено.

– Ну, ладно, да, девушек пропустим…

Насмотрелся всласть на пожилых барышень Бим, продолжает:

– А если кто-нибудь, как-нибудь, два раза засечён в непотребном виде. Вот тебе двадцать четыре часа – флаг в руки, барабан на крылья. Ну и вот… первый раз.… А снабжает Средмаш Питер. Ну, а у меня почему-то Средмаш – это союзное, а снабжение питерское. К чему это я веду? Потом до бордюров дойду вот до этих. Потом…

– Издалече идёшь, – говорят, потешаясь над дальностью истока. Так ручеёк может затеряться в пути. А Волга-вот не затерялась, а ручейков там тыща, как вот начало обнаружили: сегодня здесь начало, а завтра в другом месте… Как?

– Ха-за-ха! – Бим кладёт руку на сердце. – Ты не отвлекай! БлЪ, ну, так хочется слово сказать… за родину… где она, теперь родина? У меня как у Бунина… Душа разболелась.

– Ну ладно, если как у Бунина… трави дальше.

– А, поехали мы… забыл… на это… господи! Царствие небесное, небесное Майе Николаевне. Тёще моей. Вот такой отступ… Зимой на похороны мы поехали… Зима. От ты представь: зима. Это было давно. Ну, это было лет двенадцать – тринадцать назад… Мандарины в магазине – пожалуйста, апельсины – пожалте. Нарезочка колбасная – пожалуйста…

– Вот он, видишь щас замок? – отвлекается Кирьян Егорыч на велосипед, который пристёгивают к железке. – Чтоб не крутились колёса.

– А, вишь как. О!

– Во, вон она.

– И там тоже так же.

– Вот, щёлк и всё.

– Так что вот так.

Бим продолжает расписывать краснобайскую повесть о замечательном прошлом советского человечества:

– Короче, заходишь. Коммунизм! Но! Блин! Талоны уже были. Сто грамм твёрдой колбасы… так…

Что-то принесли и поставили на стол. Кажется, это и есть знаменитые колбаски вайсвюрстхен. Светлые какашечки для еды!

– Сэнкью. – говорит Бим. – Чек, плиз. Оставьте, оставьте харч, это наш… – … грамм… сто пятьдесят того – сего, блЪ. Но! – Бим поднимает кверху палец:

– По шмуткам идёшь… и ни одного русского слова не видишь. Всё импортное. Всё импортное! Идёшь по дороге вот так вот. – Потоптал ногами под столом. – А там чё интересно, ну Лысогорск, ну yobana в рот, ну в смысле в тайге там, блинЪ, а где там… два с половиной часа там до Лысогорска туда, на севера». Вот простая улочка, блинЪ. Не такая. (Бим показывает на правильную улицу за аркой) Не такая. Простая улица. Ну, пятьдесят тысяч человек… Обязательно через бульвар объездная – подъезд к дому. Дублёр.… Хуля там разгонятьсья типа. И бордюры. Я смотрел. Многократно. Я там был раз шесть. Бордюр. Вылитый. Ну, типа как вот эта ботва – вылитый… но он с таким …изгибом. Цельный. Бордюр. Дорожный. Быват пря'мый, быват…

– Вот у нас тоже раньше были в Угадае… – намекает на существовавшие когда-то в Угадае цельновылитые радиусные бордюры Кирьян Егорович. Он ведь тоже изредка творчески волосат, то есть архитектор.