Владимир Киреев - Вот и управились к празднику (сборник)

– У меня тоже всего один патрон с картечью с добрых времен завалялся. Да на солонце она и не нужна. Стреляешь с близкого расстояния – годится и дробь.

Михаил отвечал соседу, а между тем краем глаза видел, как жена Валя, вооружившись лопатой, подалась в огород копать картошку. Надо бы и ему следом за ней, да выпитое уже приятно разлилось по телу, и вставать с лавочки не хотелось.

Неожиданно Прокопьич затянул резким голосом старую, всем известную песню:

Он тянул нудно, плохо справляясь со своим повреждённым выпитой самогонкой голосом и почему-то размахивая перед собой большим кулаком. Но Михаилу отчего-то было приятно его слушать, словно с этой песней входило в его жизнь все, чего не доставало раньше.

Он склонил голову и с чувством присоединил свой бас к голосу соседа:

Прокопьич замолчал, прокашлялся в кулак, поднялся и неуверенной походкой прошел в дом, чтобы наполнить опустевший чайник. Михаил, покачиваясь всем телом из стороны в сторону, не переставал петь.

Вышедшая навстречу Прокопьичу жена осуждающе покачала головой, забрала из рук мужа чайник и тихо сказала:

– Иди спать. Быстро.

Михаил ещё посидел с минуту, потом встал, оглядываясь вокруг себя, словно собираясь с мыслями, утер ладонью рот, смачно плюнул на землю и на негнущихся ногах потащился в сторону дома, однако не прекращая при этом тянуть:

Он слышал, как где-то в глубине дома сосед подпевал ему:

– И тебе не стыдно! – возмущенная Валентина готова была выцарапать мужу глаза. – Забор вот-вот завалится, столбы менять надо, а у тебя все одно. Все пьешь из меня кровушку, ирод.

Слышал или не слышал, о чём говорила жена, всем телом повалился на диван и захрапел.

Проснулся Михаил рано. Вышел во двор.

Солнце еще не взошло. Вокруг противно гудели комары. Душёнка тряслась как овечий хвост. И в животе, и во рту было гадко, и сейчас он жалел, что поддался на уговоры соседа – выпить.

То ли потому, что с молодости был непьющий, то ли по другой причине, но организм самогон не принимал.

Проблевавшись в густом кусте сирени, Михаил решил, что пить больше никогда не будет и что надо починить забор.

Глотнув воды и накинув на плечи застиранную фуфайку, он присел на лавочку возле дома. Сосредоточив взгляд на деревянном полу ограды, каковой в России издавна называют «чистым», и жадно потягивая «Приму», задумался о том, что время пролетает как-то уж совсем незаметно.

Двадцать лет назад купил отец ему этот старый дом. Отремонтировали с женой. Посадили деревья, взяли у знакомых собаку, которая тут же принесла щенков. Купили телевизор, мотоцикл.

Выросла и вышла замуж дочь, завели дом на соседней улице. Нарожала дочь внуков, и всем большим семейством теперь приходят к ним по выходным и праздникам – отметить и поиграть в карты.

Внук любит считать и высчитал, что дед Миша прожил на свете сорок восемь лет.

Он любил сидеть на этой лавочке и разглядывать нарядные клумбы с цветами, которые с особым удовольствием разводила Валентина. Высокие пушистые кусты георгин с большими красными и фиолетовыми шапками, бледно-розовые гладиолусы, а вдоль бордюр – садовые ромашки перемешивались с анютиными глазками. Густые заросли «бешеных» огурцов с колючими зелеными шишками переплетались на натянутых веревочках, затеняя половину ограды.

Вернувшись из Армии, Михаил сразу женился. Толи не хотел баловаться, бегая по девкам, то ли любовь к Валентине была такой сильной и смешивалась с благодарностью – все-таки два года ждала. Устроился работать слесарем на хлебозавод, да там и прикипел. Отец его, Георгий Иванович, веселый был человек: и выпить любил, и погулять. Но дело в работе знал твердо.

В начале шестидесятых полным ходом шло строительство Братской ГЭС, куда он и отправился подзаработать.

Направили его на монтажный участок. Тянули они по тайге ЛЭП–500. Торопились. И однажды то ли выпили мужики по стопарику, то ли скользко было, – сорвался отец с опоры и разбился…

– Ну что, болеем? – раздался радом тихий и, как показалось, мстительный голос жены.

В махровом темно-синем халате, туго затянутом поясом, она присела рядом.

Первые лучи солнца осветили печную трубу и конек крыши соседа.

– Опять полночи просидел?

– Да спал я как убитый. Только вот поднялся с постели.

– Вот ты пьешь и все по-беспутнему. Прокопьич, он хоть и пьет, но дом не забывает. Видишь, баллон с кислородом в ограде стоит. Для дела человек привез, что-то ремонтировать собрался, а ты столбы на заборе поменять не можешь.

Михаил привстал, поглядел на ограду соседа.

Действительно, возле сарая стоял кислородный баллон, Даже отсюда было видно, что он старый и кое-где покрылся ржавчиной.

– Вот те раз. А я вчера его и не заметил.

– Да где уж там, вчера и зарод сена не увидел бы. А я вот как картошку пошла копать, сразу увидела.

– Хитрый Прокопьич, даже и словом не обмолвился о баллоне.

– Это только ты один дурак у нас.

– Слушай, отстань. Без тебя тошно.

– Тошно, тошно. Всю жизнь тебе от меня тошно, – и Валентина ушла в дом.

– Ну, да ладно. И мы не лыком шиты, – жадно раскуривая сигарету, процедил сквозь зубы Михаил.

Ему было обидно, что весь вечер просидели за выпивкой, и сосед даже словом не обмолвился о своем приобретении.

Михаил снял чистую рубашку, накинул на тело рабочую куртку, выданную на заводе еще два года назад, изрядно поношенную и застиранную. Поглядел на мотоцикл, покачал головой: была бы его воля, выбросил бы на помойку и не прикоснулся бы к нему больше, до того уже надоели эти ремонты. Но хочешь, не хочешь, а делать надо, и, засучив рукава, стал аккуратно править цепь.

Между тем мысли его крутились вокруг соседа. Вот, думалось, живет по своим понятиям, кои не поддаются никакой логике. Купит диван или комод и ничего никому не скажет о предполагаемой покупке. Даже ему, Михаилу, соседи ведь или даже более того – почти друзья. А как привезет в дом, так сразу и к ним с Валентиной – похвалится, заодно и чайничек на стол поставит. Ему-то ничего, а Михаилу вечером достается от бабы – завистливые ведь они, эти женщины. Всё кажется им, что у других мужья как мужья, только собственный – простодырый.

Вот и на прошлой неделе машину асфальта привез, всю ограду облагородил. Что, не мог сказать? Вместе бы привезли и дело сделали. Ограду заасфальтировал, а вечером кричит, соседей зовет. Ну Валентина, как увидела черный с синими переливами пол, так Михаил и понял, что вечером опять житья не даст.