Владимир Киреев - Вот и управились к празднику (сборник)

Да Бог с ним, куда теперь от этого денешься.

На работе Михаил выяснил, что достать баллон с кислородом сущий пустяк.

– Литр водяры и считай, что он у тебя в ограде, – смеясь, просветил слесарь-сантехник Санька. – У меня кореша в горкомхозе черта достанут за водяру.

В обеденный перерыв Михаил укатил на мотоцикле домой. Рассказал все жене. Валентина с пониманием отнеслась к делу. Она знала, что если муж за что-то взялся, то пока дело не сделает, пить не будет. Такой он упертый, но если все, что наметил, выполнил, тогда держись.

Аккуратно поставила в коляску ведро со свежими огурцами и помидорами, а за спинку положила завернутые в старый рваный халат две бутылки водки.

– Ну, езжай с Богом, – благословила своего суженого.

Поднимая клубы пыли и отработанной гари, Михаил укатил.

Не дождавшись конца работы, тайком от мастера поехали в горкомхоз. Остановились возле высокого деревянного забора.

– Я мигом, – негромко сказал Санька и, отодвинув доску, исчез.

Минут через десять появился с мужиком, которого называл Максимычем.

– Ну, что у вас там? – потирая ладонью подбородок, спросил тот.

– Вот! – с гордостью откидывая дермантин, выпалил Санька.

Михаил, отодвинув сиденье, достал халат и выставил водку.

– Забирай! – хмуро сказал он, ничего не спрашивая о баллоне. В этот момент ему хотелось верить, что Санька его не обманет. Просто не посмеет.

– Ну, что ты, Георгич, – вмешался Санька, – Здесь пить будем. Вот и Максимыч так же думает.

Максимыч покашлял в кулак и раздраженно сказал:

– Ладно уж, наливай здесь…

Время шло, тара пустела. Максимыч не отказывался, принимал угощение. Чего ж не принять – дармовое ведь.

Санька, в очередной раз беря стакан в руки, вскидывал маленькие, заросшие бровями, выцветшие глазки на Максимыча, низко наклонял голову, кряхтел и принимался за «работу».

Михаил тоже поглядывал на Максимыча, выжидая удобного момента, когда можно будет сказать о деле. Они ждали, когда Максимыч захмелеет, и можно будет вести разговор о деле.

Наконец, Максимыч хрустнул затекшими суставами тела, распрямился и доброжелательно спросил:

– Ну, чего вам?

Михаил встал, вскочил и Санька:

– Да вот баллон кислородный нужен, – коротко ответствовал Михаил.

– Пустой или с газом? – переспросил Максимыч. – Без газа хоть сейчас притащу.

– А, – махнул рукой Михаил, которому вся эта канитель уже изрядно надоела, – тащи хоть без газа.

– Тащи, – прохрипел, опускаясь на траву, и Санька.

Через несколько минут Максимыч появился в проеме забора с баллоном на плече, а был это невысокий, крепкого телосложения мужик в расстегнутой на животе рубахе. И ещё через минуту аккуратно опустил в коляску блестящий, окрашенный голубой краской баллон.

«Как будто всю жизнь носил эти баллоны», – глядя на него, подумал Михаил.

– Ну, будь здоров, – протянул руку Максимыч. От тяжести и напряжения его лицо прибрело багровый цвет, крупные капли пота бежали по щекам.

Домой приехал позже обычного. Пока Саньку отвез на другой конец города, да по дороге свечу на моторе заменить пришлось.

Баллон оказался неподъёмным, и вытащить его из коляски одному было не под силу.

– Как же Максимыч тащил его? – недоуменно спросил он самого себя.

– За две бутылки и слона утащить можно, а за просто так и чирей не сядет, – промолвила вышедшая из дома Валентина, – Давай подмогу.

Вдвоем они с трудом вытащили баллон и поставили посреди двора, как раз напротив соседских окон.

– Ну, вот и ладненько, – проговорила довольная Валентина, – Мы тоже не лыком шиты. Не хуже других живем.

Михаил присел на лавочку. Закурил. Внимательно осмотрел огород соседей.

Огороды забором не разделялись. Издавна на границе между ними стояли деревянные невысокие столбы. Так было и до того, как Михаил поселился в этом доме. По всей видимости место здесь, на берегу реки, было благоприятное и положительно воздействовало на людей, поэтому соседи жили между собой дружно вот уже почти два десятка лет. Раньше, когда у Михаила еще не было бани, два семейства регулярно встречались у Прокопьича.

Пока женщины, хлопоча возле плиты на кухне, собирали ужин, мужчины, взяв чистое белье, шли в баню.

Парились долго, обстоятельно, часто выходили отдыхать в тесный предбанник.

Отдышавшись на свежем воздухе, снова заходили в жаркую парную, плескали кипятку на раскаленные камни-дикари и от души охаживали себя березовыми, а то и пихтовыми вениками, которые привозил с лесосеки Прокопьич.

Позже шли женщины с малышней, которые не выносили крепко натопленной парной и мылись с приоткрытой дверью.

После бани, распаренные, довольные подсаживались к столу ужинать. Пили крепко заваренный чай с молоком. Однако не обходилось и без стопочки горячительного из знаменитого чайничка. Начинали пораньше, пока женщины были еще в бане. При них добавляли еще. Частенько поход в баню заканчивался веселым, громким пением. И что тут скажешь: если уж одна на две семьи банька крепила дружбу двух соседей, то как же поживал народ, парясь в одной общей на весь посёлок? И Михаил помнил то время, когда все ходили в общую, понимая теперь, что потеряли они все вместе в посёлке, а не только Михаил с Владимиром. Помнил Михаил, как отец его ходил в общую баню, как готовился к ней, как мать утюжила ему исподнее, брюки, рубаху, как собирала сумку, и как шагал он каждое воскресенье с веником под мышкой. Помнил и то, как впервые был взят родителем, как долго стояли в очереди, потом раздевались под шутливый говор мужиков, потом оказались среди множества голых дядек, потом жар парной и сиденье на ступеньке полка, потом необычайная лёгкость в детском теле и хруст молодого снега под ногами, когда возвращались после бани домой. Тогда-то и он, Михаил, впервые осознал себя почти взрослым и потом с нетерпением ожидал следующего воскресенья, чтобы снова пойти с отцом в баню. Вот и они с Прокопьичем были совсем другими, пока он, Михаил, не построил свою собственную. Построил из зависти и по настоянию супруги, чтобы уж ни в чём не уступать соседу. А как же было всё-таки здорово – встретиться раз в неделю на каких-нибудь два-три часа, но эти немногие часы помнились потом до бани следующей. Они с Прокопьичем носят воду в баки – для горячей и холодной, готовят дрова. Женщины, каждая на особицу, колдуют над съестным у себя на кухнях, и потом, после баньки, уставлен стол разносолами, какие в обычное время бывают только по праздникам, потому что ни одна из них не желает выглядеть плохой хозяйкой. Тут тебе и салаты всякие, и мясо жареное да пареное, и ватрушки какие-нибудь, и напитки ягодные. И никогда ведь не напивались мужики, а в удовольствие и усладу им бывали и сама банька, и стол, и общение. Теперь же встретятся, напьются и – разойдутся, словно ничего более их не объединяет. И каждый – сам по себе, старается не уступить друг другу в обустройстве усадьбы. Прокопьич вот баллон привёз, асфальт положил в ограде. Теперь ему, Михаилу, надо чем-то взять, чтобы уж не ударить в грязь лицом хоть перед той же Валентиной. Потому на следующий день, сразу же по приходу домой, первым делом спросил у супруги: