Валерий Анишкин - На распутье

Ольга Алексеевна уволилась с того же завода, где работала ведущим конструктором в ОКБ, потому что зарплату не только не платили, но и не обещали в обозримом будущем. Она стала на учет на биржу труда, получала пособие и училась на курсах газооператоров…

Виталий Юрьевич снял очки, подышал на стекла, протер их носовым платком и положил в очечник.

– Наверно, зря я с завода ушел, – вяло сказал Виталий Юрьевич. – Работал бы, да работал.

– Брось, не трави себе душу! – Ты помнишь, как там все валилось и банкротилось?.. Наши деньги прокручивали через банки, верхушка получала барыши, а мы месяцами не видели зарплаты… Люди увольнялись десятками… А помнишь, что Большаков творил?..

Виталий Юрьевич помнил. Он помнил, как генеральный директор Большаков провел хитрую приватизацию и фактически стал хозяином объединения «Фотон», положил себе баснословную зарплату и тут же взял беспроцентную ссуду в миллион еще тех, советских рублей, чего не мог позволить себе никто больше, и с кем-то на паях открыл доходное предприятие в Москве. Учитывая стремительную инфляцию, через два года, теперь уже господин Большаков, вернул заводу мелочь. Так что миллион достался ему даром. Завод стал разваливаться на глазах: сворачивались производства и освобождались помещения, которые тут же выгодно сдавались под магазины и офисы.

– Правильно сделал, что ушел, – твердо сказала Ольга Алексеевна. – В конце концов, здоровье дороже.

Виталий Юрьевич неопределенно пожал плечами, помолчал и сказал вдруг:

– Не живем, а копошимся в каком-то дерьме… Наверно, про нас в Евангелии говорится: «Оставь их: они слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму».

– Пустое дело «воду в ступе толочь», – Ольга Алексеевна встала с кресла. – Кто-то умный сказал, что если ты не можешь изменить обстоятельства, то старайся приспособиться к ним.

– Марк Аврелий сказал. Только не «приспособиться», а «изменить отношение к ним».

– Ну, пусть так, – согласилась Ольга Алексеевна.

В дверь позвонили, и Ольга Алексеевна поспешила в прихожую.

– Дед, иди, смотри, кто к нам пришел! Ласточка наша пришла, внученька наша. Ух, ты, красавица! – заворковала в прихожей Ольга Алексеевна.

Виталий Юрьевич вышел и с улыбкой смотрел, как жена тормошит четырехлетнюю Катеньку, стаскивает с нее легкое, по сезону, еще не вступившей в свои полные права осени, пальтецо, снимает ботиночки и засовывает ножки в теплые самовязанные из козьей шерсти слитки.

Дочь повесила плащ на вешалку и, устало опустившись на банкетку, стягивала длинные, до колен, сапоги.

– Как дела, дочка? – спросил Виталий Юрьевич.

– Да все также. Нужно искать работу. Стоило ли институт кончать, чтобы методистом Дома творчества работать. Не педагог, а нянька. Ладно была бы зарплата, а то сто шестьдесят тысяч, на которые даже сапог не купишь.

За столом разговор шел в том же духе: как обеспечить сносное житье для Милы и ребенка, где найти приличную работу. И куда ни кинь – всюду клин. Все связи, которые могли бы помочь, у Виталия Юрьевича остались на заводе, и они не имели теперь никакого практического значения. Пробовал он вспомнить своих старых приятелей, с которыми учился в школе или в институте, находил их телефоны, звонил, но с удивлением узнавал вдруг, что кто-то умер, а кто-то тоже не у дел. Виталий Юрьевич надеялся на помощь своего однокурсника, который, насколько он помнил, стал заведующим ГОРОНО. Уж в какую-нибудь школу тот мог бы Милу пристроить, но и здесь его ждала полная неудача.

– Виталик?.. Анохин?.. Да помню, помню, зарокотал знакомый бас. – Рад слышать тебя, старик. Лет десять не виделись, а? Как-то Лару встретил, тебя вспомнили. Лару-то помнишь? Ты ж за ней, вроде, волочился?.. Ах, это Колька Егоров? А я думал, ты… Как-нибудь надо нам созвониться, да встретиться… Помочь, говоришь? Извини, старик, не могу. Выперли меня. За что? Да ни за что. Когда компартию Ельцин запретил – меня и выперли. Тогда многих выперли. Если сам Струков не удержался, чего о нас, грешных, говорить! Струков теперь не обкомом, а плодово-ягодной станцией командует. Зато, говорят, докторскую защитил. А я теперь во Дворце пионеров, или как там теперь его называют, авиамодельным кружком руковожу.

Еще поговорили о том, о сем, вспомнили старых знакомых, тем все и кончилось.

– Мил, – поднял глаза на дочь Виталий Юрьевич. – А почему ты не хочешь попросить Андрея Николаевича, Элькиного отца? Он же сейчас в фаворе. Новое начальство вроде его поднимает. Кем он сейчас?

– Он, пап, начальник облсельхозтехники.

– Ну, это солидно, учитывая дефицит сельхозтехники.

– Они вроде недавно новую квартиру получили. Где-то в элитном месте, – отозвалась Ольга Алексеевна.

– Да, четырехкомнатную, на набережной Дубровинского, – подтвердила Мила.

– Так чего ж ты не попросишь? У нас другого варианта просто нет, – вопросительно посмотрел на дочь Виталий Юрьевич. – Это же твоя близкая подруга. Вы же с детского сада, со школы вместе.

– Пап, напрямую с Андреем Николаевичем я об этом говорить не могу. А с Элькой я говорила. Только, чтобы меня устроить, Андрей Николаевич должен кого-то просить, а это значит, что он кому-то будет обязан. А он этого позволить себе не может. Элька сказала, что это для него принципиально.

– Да ёлки-палки, – взорвалась Ольга Алексеевна. – Хоть и обязан. Сказать так лучшей подруге. Ну, мир перевернулся. У меня нет слов.

– Мам, ты ничего не понимаешь. Вы живете старыми представлениями. Андрей Николаевич – это уже другие отношения, это другая сфера и другой менталитет.

– Как вы быстро новые слова в язык вбрасываете. «Шопинг», «электорат». Что это за «менталитет» такой? Английское «mental» – умственный, «mentality» – умственное развитие, склад ума.

– Ну, что-то в этом роде. Менталитет – это образ мышления.

– Тогда уж лучше «ментатет» от «mentation» – процесс мышления.

– Пап, ну тебя с твоими лингвистическими изысками. Сейчас строится новое общество. Поезд идет. Кто-то успел запрыгнуть, а кто-то остался на перроне.

– Элькин отец, значит, успел запрыгнуть? – ехидно заметил Виталий Юрьевич.

– Значит успел. Говорят, его назначат зам главы администрации по сельскому хозяйству.

– Ничего себе, – не удержалась Ольга Алексеевна. – То-то, я смотрю, Раиса Петровна даже не остановилась, мимо прошла, когда я ее встретила возле «Светланы». Я же помню, как они приехали из Малаховки, где он был заведующим райсельхозтехникой. Тогда Раиска окликала меня аж с другой стороны улицы. Во, дела пошли!

– Раиса Петровна прошла мимо, потому что спешила и тебя просто не заметила. А ты, мам, становишься в позу базарной бабы… Почему Андрей Николаевич не может занимать серьезный пост? Он же не дурак, не пьяница. Человек порядочный, так что вполне достоин. И вообще мне этот разговор неприятен, и я не хочу его продолжать.