Игорь Агафонов - Алхимик. Повести и рассказы

– Всё. Хватит. – Некоторое время остроносенький сидит, откинувшись на спинку стула, и тупо смотрит перед собой, будто свыкаясь с новым положением вещей.

– Хватит, так хватит. Когда прикажете получить?

Остроносенький подвигал подбородком из стороны в сторону, вытер тыльной стороной ладони под ещё больше заострившимся носом, взглянул на притихших Тосю с Дусей, затем перевёл взгляд – и в нём мелькнул оттенок дерзости – на Василия.

– Вечером. – Но перед этим словом он пошевелил губами и Василий подумал, что остроносенький скажет «никогда», и это почему-то больше ему понравилось бы, нежели «вечером».

– Вечером, значит, вечером. До вечера. – Он встал из-за стола и, шёлкнув каблуками, слегка склонил голову. Остроносенький медленно поднялся и медленно же, потупясь, двинулся к двери.

– До вечера. Не забудь.

Едва дверь закрылась, девочки будто проснулись, стали что-то прибирать на столе, потом Тося спросила:

– Отдаст, как думаешь?

– Не твоего ума дело! – отрезал Василий. – Быстренько пьём по стопарику, и чтоб до вечера я вас не наблюдал. («Хотя, похоже, ночь на дворе… или что там?» – он запутался.)

Оставшись один, Василий вспомнил, что надо позвонить домой. Однако навалилась лень, и он решил прежде с полчасика полежать. Приняв ещё сто грамм, он лег, не раздеваясь, и заснул. Приснился ему остроносенький с его, Василия, цепочкой на шее, часами на запястье и обручальным кольцом в зубах. Причём, кольцо было размером с колесо детского велосипеда.

Постучали в дверь, и он проснулся. На пороге стояли Тося с Дусей и за ними, сразу видно, пьяный в драбадан, остроносенький.

– Ну а ты чего скажешь? – жёстко спросил его Василий.

– На счёт? – Остроносенький вызывающе осклабился.

– Не советую хамить.

– Мальчики, мальчики, – затараторили Тося с Дусей, – всё бы вам царапаться, шалунам, мы пришли выпить и повеселиться.

– Заткнись! – У Василия обе дамочки отчего-то слились в одну с явной склонностью к раздвоению.

– Ой, как грубо, Вася. Ты же у нас паинька.

– Так чего не бэ-мэ-каешь? – Василий приблизился и ткнул Остроносенького в грудь пальцем. Тот пошатнулся и сел на стул. – Деньги принёс? На дворе, если не ошибаюсь, вечер.

– Ка-акие деньги?! – изобразил возмущение остроносенький и стал подниматься со стула. Не дожидаясь, пока он выпрямится, Василий врезал ему с правой руки и попал в лоб, отчего кулак сразу онемел. Остроносенький повалился на спину и остался лежать с закрытыми глазами и приоткрытым ртом, из углов которого потекла слюна. Василий подошёл к столу и, тяжело опустившись на стул, с ненавистью чётко произнёс:

– Не можешь – не балуй. И вообще, смылся бы с глаз, искать не стал бы. – И к девицам: – Давай сюда питьё. – Те нерешительно приблизились к столу и, поставив две бутылки с водкой и положив кульки, боком присели на стулья. Василий содрал пробку с бутылки и налив в три стакана по половине, пожелал: – Будем счастливы.

Все трое выпили.

Остроносенький зашевелился, пробормотал:

– Это тебе даром не пройдёт. Скот.

– Предлагаю сделку, кореш. Ты убираешься без вони, а я прощаю тебе долг.

Остроносенький укрепился на ногах и взялся ладонью за опухающий лоб и заплывший глаз.

– Ты меня покалечил, гнида. Я с тобой рассчитаюсь. Ты ещё меня не знаешь. – И спотыкаясь, он двинулся к столу. Не дав ему приблизиться, Василий быстро встал и ударил уже с левой руки – на этот раз было удобнее так. Удар пришёлся около носа. Остроносенький попятился и, уперевшись в стену, сполз на пол.

– Увели бы вы его отсюда, девки, пусть рулит в свою суверенную, всем было бы спокойнее.

Дуся с Тосей вскочили, подхватили подымающегося с пола Остроносенького под руки и вывели из номера. Четверть часа спустя они вернулись, молча сели за стол, Василий налил в их стаканы.

– Предупреждаю: я устал, заниматься с вами не буду. Хотите спать, ложитесь. Я лягу на диван.

Ещё посидели, после чего Дуся с Тосей, приуныв, оставили номер, сказав, что заглянут завтра.

– Ага, как же, – пробурчал Василий и закрыл за ними дверь на ключ.

Утром позвонил домой Панычу и, услышав его голос, бросил трубку.

Панычев дом из престижных, квартира на третьем – весь этаж. Надавив и не отпуская кнопку звонка, Василий оглядывает интерьер, и в глаза ему бросается нечто лишнее в интерьере, а именно – штырь, вбитый правее Панычевой двери. «Хм».

Дверь открыла жена Паныча (друг друга они с Василием знали, так как она заезжала иногда в магазин на своём серебряном мерине ), сердито сказала:

– Палец, что ли, приклеился?

– Ага, – Василий отпустил кнопку.

– Чего надо? – Из-за неё выглядывала девочка лет пяти-шести.

– Хозяина, вестимо.

– Он вас не желает лицезреть.

– Так и велено передать?

– Так и велено.

Василий достал приготовленную пачку денег и бросил через её плечо в коридор.

– Должок возвращаю.

– Всё?

– Да вроде. Хотя… – он поманил женщину пальцем. – Глянь-ко, этот штырь для чего тут, не знаешь?

Женщина посмотрела на крюк, вздёрнула брови, поморгала и закрыла дверь.

– Ну наконец-то, истомился весь, мочи нет – опохмелиться хочу.

Василий окинул взглядом одетого на выход и расхаживающего по коврам в башмаках брата, поскрёб ногтями небритую щёку и покосился на бар в серванте, наполненный бутылками с разнообразными этикетками.

– Давай, что ж…

– Не, для начала пивка примем, – Славик нетерпеливо махнул в сторону окна. – Через дорогу, в чипке. Там… это… та, что тёмненькая – моя, вторая мочалка – как хошь. Посидим, помычим, настроение сегодня такое… м-м, невзрачное.

– А Лизавета где?

– Э-э… где-то.

В чипке – шикарном, врочем, кафе – им, однако, «помычать» не удалось: за столиком с их «мочалками» уже ворковали «качки», как обозвал их при входе Славик. На пути к стойке он громко попросил знакомого бармена угостить жаждущих «холодненьким», что задело самолюбие «качков», которым, по-видимому, было сообщено, что пора-пора им очистить помещение… Один из них, не желая, очевидно, уступать инициативу, запальчиво рявкнул:

– Нельзя ли заткнуть хлебало, а?! – На что Славик не удостоил его ответом, лишь справился у бармена:

– Что за рвань?

После чего не замедлила последовать разборка. Василий принял на себя второго качка. Сцепившись, они влетели в подсобку, где нападавший выхватил нож и несколько раз дотянулся-таки, надрезал на груди и предплечье Василия кожу. Озлясь, Василий пустил в ход подвернувшиеся ящики с пивом и поверг противника в глубокое забвение. Затем было разбирательство в соседнем отделении милиции, откуда Василий, попрощавшись с братом и свидетелями («мочалками») поехал домой. Славик просил остаться, но, поцарапанный и смазанный йодом, Василий утратил интерес к развлечениям. Он вдруг чётко осознал, что ему хочется домой, и хочется и пора. «Пора, мой друг, пора…» На вокзале, куда он завернул «поправить мозги», он взял запечатанный пластмассовый стаканчик водки и присел за столик тут же рядом у киоска. Напротив восседал неопределенного возраста мужик с наколками на кистях рук и перебирал в пальцах игральные карты. Подмигнул: