Лука Птичкин - Мелкотравчатая явь

Нагрузка на электростанцию возросла в три – четыре раза. Мы всегда считали нижнее, водяное колесо лишь добавочным, но сейчас оно работает на полную. Таким образом, людям нужно ждать по три – четыре дня, чтобы им дали свет на сутки.

Сегодня свет подается району, где располагается мой дом.

Я клацнул выключателем в главной, и единственной комнате моего дома. Лампа накаливания на стене мигала очень бойко, грозя перегореть. И я ее выключил, решив пользоваться электроэнергией лишь в крайних случаях.

В моем доме всегда светло, потому что он похож на хлебницу с отдвижной полукруглой стеклянной дверцей. И, по аналогии, эта дверца – мое окно. Шторы для таких окон трудно подобрать. И поэтому я и раньше редко включал лампу. Не знаю, почему архитектор дома решил так его спроектировать. Но мне этот дом выделило предприятие. Поначалу, раздражало это окно. Потом привык. А сейчас даже радует.

Электроэнергия нужна мне лишь для кнавера 1 1 Новостной приемник , для холодильника и для печи.

Я варю лапшу, завариваю перламутровый чай, леплю фрикадельки из фарша странной консистенции (которым торгует близ моего дома худой торговец со странным именем Михаил), и жарю их на огуречном масле.

Получается, вопреки моим ожиданиям, неплохо. Я с аппетитом и без мыслей съедаю порцию. Наливаю кружку чая и сажусь на диван наблюдать за той жизнью, которая хоть как-то, но течет в городе.

Мне становится стыдно, что я сижу в удобном положении и занимаюсь, чем хочется, когда мой друг умирает в больнице. И я не знаю, правильно ли сделал, что не остался с ним до конца. Бьюфорд мне друг. И он умирает. Это свойственно ему. Это свойственно мне. Значит, правильно.

В этом мире все знают о том бессознательном факте, что умирающие ревнуют людей к жизни, и что живые ревнуют умирающих к смерти.

Значит, естественно. Я не забуду Бьюфорда. Он тоже не забудет меня.

* * * *

…Life is too small,

When death takes its toll…

Группа Pain Of Salvation

Я проснулся под будильник на телефоне. Под монотонно-угрюмую вибрацию заиграла песня Shut Up группы Bloodhound Gang, но должной бодрости она мне не придала. Я отсрочил будильник на несколько минут и повернулся на левый бок. В правом боку внизу что-то сильно кололо.

Я даже не успел заметить, как минуты досыпания прошли и музыка опять заиграла с той же хмурой веселостью, которая точно не из моей жизни звала в меня в мою. А я не шел туда, а оставался здесь, потому что, хорошо или плохо, но я воспринимал ее только как сигнал и ничего более. Боль в правом боку отпустила. Да и боль была – точно не моя, а кого-то, кто лежал рядом. Но рядом не было никого. Я даже огляделся. Значит, все же, моя.

Это был первый день второго семестра. Я был рад, что возвращаюсь снова в ту жизнь, которой мне не хватает. Даже надел новые рубашку и забавный, и в то же время, серьезно-официальный джемпер. Я счел, что он подходит ко мне. Он – это я. Но я, к счастью, – не он. Вот как-то так. В конце концов, вещи – это не то, на что стоит тратить свою жизнь и себя самого, подумал я, вещи – это всего лишь вещи.

Так или иначе, а после пар я оказался с моей подругой в больнице. Я плохо помнил, как лежал в палате, подруга волновалась неподалеку, сидя на тумбочке.

– Ты ведь жив будешь? – Обреченно спросила она.

– Возможно, – ответил я. – От удаления аппендикса никто еще не умирал.

Хотя, я не знал, умирал кто-нибудь или нет. Скорее всего, умирал, как подумал я. Бывает у каждого врача, как и у каждого человека, такой день, когда все валится из рук. Вот так я лежал и думал: «такой день сегодня у моего врача или нет?»

Подруга куда-то ушла. Сказала, скоро вернется. Врач прощупал мой живот и я подписался на удаление червеобразного отростка.

Затем я лежал на операционном столе и замерзал. Из щелей в окнах сифонило по-страшному. Никого не было довольно долгое время. У меня уже заложило нос, и я стал гнусаво петь песню группы POD, чтобы как-то согреться. Пришла сестра и укрыла меня одеялом. Прямо на операционном столе.

Пришел врач. И за анекдотами он подключил меня к бутылке с какой-то жидкостью. Именно так. А не бутылку ко мне. Такое было чувство. Хирургические лампы, как глаза огромной стрекозы заслепили меня. Я даже засмеялся от его анекдотов, а затем мои глаза начали косеть и ими очень трудно и больно стало управлять. Мне даже показалось, что они вращаются в разные стороны. Я решил их закрыть и провалился в бездонную чернь, где был я и маленькие скользкие коврики для душа. Но этого я не помню.

Дальше меня принесли в палату.

Я был рад видеть там мою девушку, когда очнулся. Но когда она села ко мне на койку, стало настолько больно…

– Любимая пришла ко мне… А чего это ты пришла? Слушай, лучше иди, не смотри на меня такого. – Недовольно бормотал я и глядел на нее через ресницы.

Она ушла и, наверное, почти не обиделась. Мой пузырь был полон мочой, а голова – мыслями о жажде. Затем я стал посылать и сестер за то, что они не могли мне помочь помочиться.

Всю ночь после этого мне снились замороженная клубника, вишни, а также сочный арбуз.

Когда отошел немного, вспомнил, как летом, в июле, дома, любил засиживаться допоздна с книжкой или у компьютера. Вернее, даже не допоздна, а до утра.

Спокойно, не торопясь, пил зеленый чай, оставляющий грубый темный налет внутри чашки, и читал или писал. Иногда выходил курить на пустынную улицу. И также спокойно продолжал свое ночное бдение. Дочитывал до логического конца, встречал на улице в тапках, или дома у окна, яркий бархатный рассвет незаходящего солнца . С чувством, как будто берег встречает пятиметровую волну, когда все люди бегом сползают с пляжа в предтече удара вселенской убийственной свежести, и замирают, наблюдая, где-то на безопасном расстоянии.

Такие вот чувства у меня вызывал тот рассвет, покрывающий все вокруг грейпфрутовым цветом. Казалось даже, что и вкус у всего вокруг был соответствующим. Затем я зевал, съедал что-нибудь и ложился спать на неопределенный срок.

Теперь же мое захолустье сплошь покрыто снегом… Да и вместо вечного дня там теперь вечная ночь.

Не существует бессмертных вещей.

Не существует вещественных бессмертий.

А я здесь, в совершенно другом городе, и здесь, казалось бы, совсем другая жизнь… Если бы я не был мной. Здесь мой образ жизни был практически тот же. Курю для мыслей. Мыслю – для того, чтобы курить. Засиживаюсь допоздна. Вот только рассветов еще не встречал.

Сейчас я стоял и курил в больничном сортире на границе между умывальней и кабинкой и глазел в окно, стряхивая пепел в чернющую бездну дыры для слива. Падая, он крутился в воздухе по спирали, прилипал к воде и исчезал в ее мраке.

На улице было даже красиво. Шел тихий снег. А фонари больничного двора превращали его в золотистого цвета творожок. И я понял, откуда рекламщики взяли это сравнение. Меж деревьев уныло звал к себе банкомат. На въезде, рядом с машиной скорой помощи, копошилось несколько человек. Все в черном, кроме одного. Тот был в белом. Что они делали, я не разобрал. Но их было достаточно для того, чтобы убедиться, что там, за окном, жизнь еще идет.