Лука Птичкин - Мелкотравчатая явь

Сейчас я как всегда размышлял. И как всегда размышления, в виду моего прогрессирующего эгоцентризма, не выходило за пределы «о себе». И от этой невозможности постоянно чесался затылок.

Я сидел на своей койке, под окном, из щелей которого постоянно тянуло холодом, из-за чего я никак не мог выздороветь. Хотел заклеить эти щели, но ни лента с утеплителем, ни даже скотч на клее «моменте» не держались из-за отстающей старой краски. И я передумал заклеивать окна. Видимо, не очень-то и хотел. Проще было все время быть простуженным, просквоженным, с ноющими костями спины и кашлем. Наверное, так.

Кругом была такая разруха, что ничего не хотелось делать, кроме как часами пялиться в окно или курить, читая книги.

Сидел я и вспоминал все обо всех, чувствуя себя дедушкой в доме престарелых. Почки ныли также, и мысли были схожие, наверное.

Сначала вспомнил одну девушку, которая в прошлом году вела у нас тренинги по сплочению коллектива в учебной группе. Чуткая такая, мы ее любили. Она нам сильно помогала. Всем и каждому, кто хотел ее помощи. И ассоциировалась она у меня по внешности с коалой. Хотя, если задуматься, не только по внешности… Но, когда первый семестр первого года кончился, все ее позабыли. Вернее, я позабыл, так как за других думать не берусь. Просто никто про нее не говорил, несмотря на все, что она для нас сделала, и для меня лично. Все чувствовали, будто она своя . Вся такая своя. Какие упражнения делали мы в группе, как она говорила, все это я помню. Жаль, что так вышло, думал я. Но дальше банального «жаль» мысли и чувства не пошли. Да и что я могу сделать? Вернуть ее? Да, она могла бы вести тренинги по субботам, но… Черта с два! Видимо, для меня, да и, по-видимости, для всех, важнее личное время, нежели опостылевшая группа.

Та же история, что и с заклейкой окон. И таких историй немало. И вывод пришел как бы сам собой:

Мы говорим «жаль, что так выходит», но ничего не делаем для того, чтобы выходило по-другому.

В этой сермяжной истине заключен вопрос, который никогда не найдет ответа:

Почему? Почему мы всегда находим дурацкие отговорки, говорим, что нам лень, что есть другие дела… в конце концов отвечаем на этот вопрос «почему?» другим вопросом, риторичным: «Зачем?» И внутри нас разворачивается диалог, хотя и не всегда осознаваемый.

– Как «Зачем»? Чтобы не было так жаль!

– Да не так уж сильно и жаль…

– Но ведь можно же сделать лучше!

– Не факт, что будет лучше…

И этот диалог своей бесконечностью заводит нас в тупик.

Однако бывают случаи-исключения, если никакие «зачем?», «лень», «дела поважнее» не могут побороть «Почему?» «Почему бы и нет?», если нам этого действительно хочется.

Так и меня завел в тупик, и мышле-памать мигрировала в другое пространство и время. Куда – уже не помню, так как сразу после воспоминаний, всплыл тот же вывод. Так сказать афоризм моего дня…

Так и вся жизнь. А пока «жаль, что так вышло»…

Дым вылетел изо рта, и его безвозвратно засосало в щель окна. Ну и неважно. Думал о предстоящем дне, наполненным заранее чем-то и кем-то. Мысль о наполненности дня казалась глупейшей из всех, потому что день, как ни старайся – заполнен будет. Спишь ли ты – заполняешь день сном, работаешь ли – работой. Пустота, в конце концов – тоже есть заполнитель.

И мысль эта была тише, чем дешевые попсовые песни, что брякали на мобильниках девиц в конце семидесятиметрового коридора. Тише, чем шуршание щетины о воротник джемпера при повороте головы в их сторону. И даже тише, чем свист ветра в бесконечных щелях окон. Тише и бессмысленней.

Я, по своему обычаю, постирал носки, почистил зубы и лег спать в два часа ночи. Как всегда не заботясь о том, в каком состоянии буду завтра, то есть сегодня, проснувшись в семь тридцать.

Кругом царила беспроглядная тьма сонной пустоты, несмотря на сидевших у нашей комнаты пьяных девушек. Они курили, опершись другу на спину и слушали песни, тупее которых я даже ничего не мог представить… что-то вроде «я хочу быть только с тобою», сочиненное людьми, не умеющими выражать своих чувств. Быть может, мне показалось, что вокруг царила тьма, ведь я валился с ног от желания спать, поэтому тьма эта, вероятно, была в моих глазах.

Сегодня, или вчера одна из тех девиц сказала мне ни с того ни с сего, когда я курил у своей комнаты.

– Почему не заходишь ко мне?

– А должен был бы? – Я изобразил ухмылку.

– Ну, посидели бы, чайку попили.

Заходить к ней я и не собирался и поэтому не знал, что ей ответить.

– Может, как-нибудь зайду. – Ничего более подходящего для ухода от ответа на недвусмысленный вопрос я не нашел.

– Ждем, значит.

Мне не понравилась последняя ее реплика, но я ее проигнорировал и пошел по своим делам. Кто она мне, чтобы я к ней заходил и… чаек пил? Нет, я конечно понимаю, она слишком одинока для отсутствия секса, но ничего поделать я не мог. У меня было кого осчастливливать.

Так я поднял одеяло, прямое и шершавое как лист фанеры, лег под него и укрылся, под мысль, точно под песню, о том, что когда-то хотел купить планшет для рисования на компьютере. И это желание почему-то почудилось сродни желанию моего знакомого купить телевизор за тридцать девять тысяч девятьсот девяносто рублей.

Лег и понял, что девицы из коридора мигрировали, вероятно, к себе в комнату. И кроме тьмы все вокруг поплыло невесть куда. И мысли мои стали чуть громче, по сравнению с этой вселенской тишиной. Мерещилось, будто во всем мире кроме сопения носами соседей по комнате и скрипа железной кровати никаких звуков больше просто-напросто не существует.

Мое сознание закатилось куда-то под одеяло, а может даже под простыню, и я провалился в забытье.

* * * *

Я вхожу в помещение складов. Я здесь бываю часто, когда захожу за деталями. Кручу тонкую ручку под потолком. Включается лампа накаливания. Колеблется свет. И меня сопровождает мысль о том, что электростанция сама снабжается током сильно изменчивого напряжения, тогда как в городе оно постоянное.

Наша электростанция, как сапожник без сапог, говоря по-простому.

Появилось много сложной работы. Все дело в том, что ветра практически нет, а энергию откуда-то брать надо. Вот и приходится усиливать генератор дополнительными «хорошими» запчастями. Вдруг я замечаю звук главного, верхнего, винта.

Долгое шшшуррххх… шшшшууууррррррх… шшшурххххххххххххххх…

Вращение все медленней и медленней. Звук точно как огромной мокрой тряпкой протирают огромное металлическое ведро. Если бы винт был живым, я бы назвал этот «шурх» гортанным.

Я стою и, насвистывая Скрябина, подыскиваю детали. Насвистывать Скрябина нелегко. Почти невозможно. Но, по-моему, у меня получается. И я этому чрезмерно рад. Даже заулыбался. И, несмотря на улыбку, у меня выходит довольно неплохо. Я полагаю, многие, кто слышал мелодию солирующего инструмента, узнали бы ее из моих уст. Замолчав на секунду, я выбираю нужную коробку и отмечаю, что как раз в этом месте должна быть пауза.