Иван Плахов - Случай

– Мы можем осмотреть вашу квартиру?

– Зачем? – не понимает она вопроса, словно окаменев в своих чувствах.

– Мы ищем диверсантов, только что совершивших теракт.

– Что они сделали?

– Мы не можем вам этого сказать. Мы зайдем?! – не дожидаясь, пока Тудоси ответит, они теснят ее в сторону и, громыхая своими тяжелыми ботинками, проходят в комнату, ничего там не обнаруживают и возвращаются обратно в прихожую, где их ждет онемевшая от страха Тудоси, бессильно прислонившаяся спиной к стене.

– Извините, спасибо за понимание, – бурчит один из них, и они выходят, захлопнув за собой дверь, оставив после себя запах сырой кожи и оружейного масла. На ватных ногах она возвращается в комнату и садится на краешек дивана с совершенно пустой головой и душой, словно ее только что обокрали: забрали все мысли и эмоции, оставив лишь тело, которое ей совершенно не нужно, – она словно кожаный кошелек, пустая мошна. Из ступора ее выводит пинок снизу и сдавленный всхлип: «А ну, жопу убери, Лен-а-а-а», – отчего Тудоси, словно ошпаренная, с визгом вскакивает и тут же валится на пол, придавленная телом херувимообразного. «Жопа, – мелькает в голове Тудоси, – полная жопа», – и она теряет сознание.

Когда она очнулась, то лежала на диване, а рядом с ней стояли те двое, что так неожиданно вторглись в ее жизнь.

– Ну, ты как, очухалась? – интересуется с подбитым глазом, – Ты пойми, мы не враги, мы союзники.

– Кого вы убили? – еле слышно шепчет Тудоси, с трудом шевеля губами, – они сказали, что вы террористы.

– Губернатора-собаку. Теперь начнется, вот увидишь.

– Что начнется? – устало прикрыв глаза, вздыхает Тудоси, проваливаясь в сон, и словно издалека до нее доносится «Восстание. Мы освободим Крым».

Когда Тудоси проснулась, то было уже утро, в квартире она одна: те двое, что ворвались ночью к ней, ушли. Она идет в ванную приводить себя в порядок, готовит простенький завтрак и, уже завтракая, включает телевизор. Показывают балет «Лебединое озеро», внизу бежит информационная строка, сообщающая, что в городе временно введен режим чрезвычайного положения: ни слова о смерти губернатора. Переключает последовательно на другие каналы, но ни на одном ни слова о случившемся теракте в Севастополе. В конечном итоге хаотические блуждания по телеэфиру заканчиваются передачей о диких животных в Африке: антилопы убегают, а разнообразные хищники их догоняют и жрут, жрут, жрут. «Вот как просто, – успокаивается Тудоси и, допив свой утренний кофе, относит грязную посуду в мойку, – никакой политики, никаких революций. Самое время почитать». Под равномерное бубнение диктора и рев львов и гиен она ложится на диван, подложив под голову подушки, и открывает рукопись на том месте, где она бросила сегодня ночью читать.

Пройдя через анфиладу совершенно безлюдных комнат, поразивших Адама своим запустением и ветхостью обстановки, они оказались на балконе, с которого вела открытая парадная лестница из порфира на нижний уровень обширного зала, который Адам уже видел, проходя с Оксаной на встречу с разноцветным лже-Марчелло.

Посередине балкона, прямо напротив лестницы, стоял маленький столик, покрытый темно-красным бархатом, на котором покоилась полумаска коломбины из золоченой кожи, отороченная разноцветными перьями. Подойдя к столику, лже-Марчелло осторожно взял ее и знаками велел Адаму ее одеть.

– У нас что, маскарад? – искренно удивился Адам, но подчинился. Его спутник помог Адаму завязать узел на затылке, проверил, надежно ли сидит маска на его лице, и, взяв его под руку, повел вниз по лестнице на встречу с клубом каннибалов, собравшихся на бал в честь Адама.

Публика, заполнившая зал до отказа, молча и насторожно, словно голодные звери перед кормежкой в зверинце, жадно пожирала его глазами, словно он для них был долгожданный корм, манна небесная для голодных евреев в пустыне.

«Мать честная, сколько публики. И все собрались, чтобы поглазеть на меня», – виляя бедрами, запаниковал Адам, медленно спускаясь по лестнице, опираясь на руку его проводника в долину смерти. Впервые в своей жизни он предстал лицом к лицу с темной стороной, о существовании которой никто не догадывался. Очевидно, что могущество этих людей было безгранично, раз о них и их постыдных пороках никто и никогда не слышал. Есть себе подобных – это последняя степень греха, превосходящая даже первородный грех непослушания Богу.

Плоть для этих каннибалов означала нечто значительно большее, чем просто источник банального сексуального наслаждения, она для них была прежде всего едой, источником их витальной силы. Все демоны ада не могли бы внушить Адаму большего страха, чем мысли людей, собравшихся здесь для того, чтобы им полакомиться. Он ясно слышал, как каждый из мужчин первым хотел выпить его кровь и сожрать сырым его еще бьющееся сердце, и лишь инстинкт хищника, привыкшего перед тем, как убить свою жертву, немного с ней поиграть, удерживал их от немедленной расправы с ним. Странно так же было то, что никто из них не испытывал к нему никакого влечения, словно он был не соблазнительной женщиной, сводившей только что всех мужчин в Венеции с ума, а бесполым малопривлекательным существом. Его женские чары на присутствующих не действовали, если не считать двух старых фотографов, доставивших его сюда, которые стояли в первых рядах у лестницы, лучась гордостью за то, что именно они нашли Адама, распаляясь от мыслей, что им предстоит увидеть настоящую сексуальную оргию, где главным действующим лицом будет их женщина.

– Это что, все желающие со мной сфотографироваться? – не нашел ничего лучше, чем попытаться пошутить Адам, с трудом сдерживая внутреннюю дрожь, начиная понимать, о каких животных в этом доме говорила ему Оксана.

– Си, донна, ты для всех нас звезда, калинка-малинка, все хотят твое фото. Мы сейчас делать фотосессия. О-кей?

– Я же обещал, что сделаю из тебя супермодель, – поддержал фотографа лже-Марчелло и, отпустив руку Адама, широким жестом обвел всех присутствующих с элегантным полупоклоном, – Уна, дуэ, инициаре! Прего, рагацци.

Все расступились перед Адамом, пропуская его вперед к подиуму, организованному у стены, перед которым стояли софиты и две профессиональные камеры на штативах.

– Прего, белла донна, – неприличным жестом поманил Адама за собой сизоносый Антонио, помахав перед собой сжатой в кулак ладонью с оттопыренным средним пальцем, – Все хотят с тобой сняться. Попрошу на подиум, калинка-малинка.

Адаму ничего не оставалось делать, как последовать за ним, послушно взобравшись на подиум, где с ним последовательно за следующий час снялись все члены клуба каннибалов. Когда фотосессия закончилась, он устало уселся прямо на пол, вытянув ноги, задрал подол своего платья и принялся массировать себе икры.