Наталья Рындя - Проводник

Просидели за чаем недолго. Под конец обсуждали сам момент окончательного отбытия из дома. Мне, конечно, хотелось его немного отодвинуть, поскольку вот-вот началась календарная зима. В наших широтах конец осени плавно перетекал (за небольшими исключениями) в начало весны, а в московских, известное дело, – зима это зима. Ехать в самом начале этого неприятного для меня сезона, и морозиться подряд три-четыре месяца совсем не желалось. Плюсов к откладыванию намеченной поездки добавляли предстоящие новогодние праздники. Кто ж в праздники-то уезжает!

Обсудив несколько вариантов, остановились на следующем. Провести новогодние каникулы ещё здесь, а опосля собраться и отбыть. Вторая половина января определилась всеми нами как оптимальный момент для переезда.

Уже одеваясь и прощаясь в прихожей, я не выдержала, и спросила:

– Ирина Аркадьевна, вам же без нас скучно будет! Кто ж помогать станет и вообще?

Мне было важно понять, почему она, явственно так тепло и нежно относясь к Наташке, выпроваживает её за тридевять земель. Не логично как-то. Люди, испытывая подобные чувства, стараются всеми силами держать около себя объекты своей симпатии. Да и Наташка была привязана к ней не на шутку. Зачем расставаться-то, к чему?

– Конечно, будет! Но при любом раскладе, здесь будет хуже всего… Уедете, купите большую квартиру, и я к вам переберусь! – Оптимистично пошутила она.

Я в ответ лишь недоверчиво хмыкнула. Купить шнурки для ботинок иной раз накладно, а про своё жильё в наше дикое время и мечтать не приходилось… Так я и не выяснила, отчего ею было принято такое необъяснимое и непонятное решение. К слову сказать, я сама, несмотря на свою боязливость перед нею, прикипела душой к этой, постоянно ставящей меня в тупик одним своим существованием, женщине. Не раз и не два отмечала про себя, что, находясь рядом с ней, практически всё моё мироощущение менялось. Иногда одно, или два слова, сказанные ею ненавязчиво, будто мимоходом, но при этом очень ёмко и значимо, разрушали многолетние, создаваемые не одним поколением формальные штампы, и мозг, в момент освободившись от привитого наслоения, начинал мыслить совершенно по-другому, расширяясь и принимая в себя, как живительную влагу, новое мышление и понимание. Вокруг меня всегда было много людей; с подавляющим большинством из них, находясь рядом, хотелось помереть. С ней же рядом хотелось жить. И не просто жить, а радоваться и фонтанировать задорной радостью, несмотря на все неудачи, промахи и неутешительное положение.

Вернулись под вечер домой в раздумчивом состоянии. Благословение от крёстной на отъезд получили, решение приняли окончательно и бесповоротно, дело осталось за малым: сообщить семьям. За себя я не переживала; мои корни уже привыкли, что их побег носиться по нашей огромной стране с самого совершеннолетия. Может понимать, зачем носиться и не понимали, но никогда и не препятствовали, провожая каждый раз так ценной для меня, фразой: «Езжай, куда хочешь, живи, как хочешь, делай, что хочешь!». Такое у меня всегда было весёленькое родительское благословение…

С родителями Наташки всё было совершенно иначе. Понятие свободы было заменено на понятие долга и обязательств; кто кому и чего должен и обязан распределяла мать семейства. Нужно было придумать и именно ей представить внушительную причину для переезда, способную все долговые обязательства отложить на потом.

Мы сидели и думали. Перебирали разные варианты, и тут же их отбрасывали, признавая не годными и неубедительными. В какой-то момент приличные версии кончились, и мы умолкли, про себя обдумывая оставшиеся.

Нашу сумеречную раздумчивость нарушил вернувшийся Жорж.

– Привет! Чё сидим?! Кому молчим?!

Его причудашное приветствие разгладило наши серьёзные лица.

– Привет! А у нас новость! Мы в Москву уезжаем…

– Да ладно! Надолго?

– Пока собираемся насовсем…

– Ух ты! Класс!! Ну и молодцы!

Вот, ещё один, радующийся этой новости. Я позволила себе быстренько пофантазировать. Вот, если бы все умели так радоваться, пусть даже непростым решениям! Мы бы жили все в раю!!

– А что Аркадьевна?

– Только от неё… Благословила…

– Ну понятно… Это ж надо отметить! Я тут творожка вкусного принёс!

Он скрылся на кухне, шурша пакетами. Через минуту вернулся.

– Что это вы такие задумчивые?

– Жор, квартиру нужно будет освобождать, тебе что-то подыскивать.

Он потёр лоб, состроил полусерьёзную мину.

– Ну, решим… разберемся с этим. Это вы от этого напряглись?

– Да нет… – Наташка шумно вздохнула. – Что маме сказать думаем…

– Твоей?!

– Нет, блин! Ейной! – Она кивнула в мою сторону. Подколола, по-своему.

– А-а-а-а… понятно… – И опять удалился.

Несколько минут мы провели в молчании, но не в тишине. По квартире разносился весьма своеобразный шорох из неопределённых источников. Мы недоумённо переглядывались. Что там Жорж задумал?

Предугадать дальнейшее, даже вооружившись самым большим воображением, было нереально. В широкий дверной проём неспешной поступью вплыла карикатурно-галантная фигура, одетая в нечто невообразимое, и держащая в полусогнутой руке деревянную палочку, по всей видимости, имитирующую мундштук.

– Жора!!!

Мы покатились со смеху. Он напялил на себя старый женский заячий полушубок, изнанкой наверх. Естественно, он был ему мал, рукава заканчивались в районе локтя, да и общий вид был как у подстреленного воробья. Отыскал где-то опять же женскую фетровую шляпу, и тоже вывернув её наизнанку, натянул до самых бровей. Видок был одновременно и юморным, и нелепым.

– Изольда Брондуковская! – пискливо-театральным тенором представился Жора. Неуклюже сделал книксен и принял горделивую позу.

– Так и скажешь мамане: подружку – он указал на себя, – надо отправить в сумасшедший дом, и присмотреть за ней! И без тебя, – никак!

Довёл до слёз. От хохота уже болел пресс на животе, а от нашей серьёзной задумчивости не осталось и следа.

– Меня тогда беспрекословно отпустят, и место рядом с тобой зарезервируют!

– А чё?! Класс!

Мини-спектакль Жоры оказал своё воздействие; грузиться тяжелыми и унылыми думами мы обе перестали. Это было ещё то время, когда мы достоверно не знали, а только лишь догадывались, что любое, даже самое трудное решение нужно принимать с лёгким, не отягощенным унынием сердцем; иначе сознание, будучи загружено неподъёмным сплавом печальных эмоций, рискует выбрать и принять в себя как минимум неверное решение, а как максимум, – самое пагубное…

Предновогодний месяц мы провели в повышенной активности. Всё-таки понимание, что скоро всё будет по-другому, хоть и непонятно, как именно, придавало нашему настроению определённую бодрость и живость. В любом случае, существование в стадии принятого решения разительно отличается от тягучего бездействия и колыхания в просторах жизненного моря в качестве естественного удобрения.