Ксения Сингер - Если Мельпомена выбрала тебя

На конференциях, а тем более таких больших я еще не только не выступала, но и не участвовала в них. Все было незнакомо и ужасно страшно. Да и страх этот был тоже мне новым. Я не помнила ни единой строчки из моего доклада, когда на негнущихся от страха и волнения ногах поднималась на сцену. Мне казалось, что самое время сейчас повернуть назад, но по инерции продолжала двигаться вперед под слова председательствующего Ларса:

– Дорогие коллеги, сейчас я с удовольствием хотел бы дать слово самой молодой участнице нашего симпозиума, она студентка шестого семестра, но представила уже диссертацию…

Далее следуют пара похвал, мое имя и название доклада, и, как бы подводя итог, он объявляет:

– Итак, слово имеет памперс лига.

После такого анонса ситуация изменилась для меня кардинальным образом. Я была настолько возмущена последними словами Ларса, что вместо трясущегося зайца на сцену поднялась оскалившаяся тигрица, так мне, по крайней мере, казалось. Меняя кальки одну за другой, я больше не вспоминала выверенных, округлых фраз, над которыми я столько билась, а просто рассказывала мои результаты, мои интерпретации, мои несогласия с имеющимися воззрениями. На доклад выделялось полчаса. Время пролетело быстрее, чем я ожидала. Немного не уложилась. Пришлось сэкономить на конкретных благодарностях; сказала в общем, оставив слайд с именами. Внутренний голос выдохнул «всё». Но тут стали задавать вопросы. Возникшая дискуссия показалась мне намного интереснее самого доклада, но Ларс объявил:

– Это был последний вопрос. Все остальные дискуссии в кулуарах, – и назвал следующего докладчика.

В перерыве Ренате пригласила меня вместе пообедать. Представила мне своего импозантного спутника. Его красивое лицо, подтянутая стройная фигура, осанка и взгляд человека, знающего себе цену, сразу обращали на себя внимание. Но мягкая улыбка и одобряющий собеседника кивок головы выдали в нем что-то очень знакомое.

– Ну да, Даниэль! Дани! Мы же знаем друг друга с самого маленького возраста. В четыре года я была в тебя безумно влюблена. Ты был тогда большим и красивым мальчиком.

– А ты была маленькая смешная девочка. Я помню, как носил тебя на руках и называл тебя Малыш. Ты обнимала меня за шею и шептала: «Это я только для тебя малыш. А вообще-то я уже большая». И это мне очень нравилось.

Мы условились вечером пошататься по Парижу. Я хотела попасть в домик Родена, но там было закрыто. И мы выбрали беспроигрышный вариант: кварталы Сорбонны. Дани пригласил нас в очень маленький и очень нобль ресторанчик поужинать. Пока мы сидели в ожидании еды, Ренате и Дани наперебой расточали самые лестные эпитеты по поводу моего доклада. Мне было очень приятно это слышать, но я ужасно смущалась и краснела, и мне было неудобно от этих похвал. Со сцены еще достаточно юный певец, подогревая эмоции, умолял кого-то:

– Ne me quitte pas. Ne me quitte pas

Дани заказал шампанское, чтобы отметить мое боевое крещение. Отпив пару глотков, я почувствовала, что все вокруг поплыло, и язык мой абсолютно развязался, заплетаясь в признании, что я первый раз в жизни пью шампанское и вообще вино. Дани тут же отобрал у меня бокал и допил. Я постоянно ловила взгляды Дани на себе. Меня это смущало и сладко тревожило. От этого было неловко перед Ренате, но не мешало нам троим веселиться. Мы много смеялись, радуясь беспечному моменту жизни – юности, которой не свойственно терзаться проблемами. В гостинице я появилась уже после двух.

Возле моего последнего постера возникла оживленная дискуссия. И поэтому на Diner я немного опоздала. Найдя глазами Ренате и Дани, уже направилась к их столику, чтобы сесть с ними, но Ларс перехватил меня. Обняв за плечи, он подвел меня к столу, где сидели патриархи нашего комьюнити. Познакомил меня с каждым персонально. Я опять не знала, куда мне деваться, когда они хвалили мои доклады и, что меня удивило, и мои постеры, задавали вопросы. Я уже внутренне смирилась с жертвой вечера. Приготовилась беседовать учтиво со старичками, да еще и по-английски. Ларс посадил меня между собой и хмурым типом его возраста; Яков, так его звали, поднял бокал с вином и сказал:

– За нашего Ники, светлая память ему.

Я как-то не сразу поняла, что речь идет о папе. В разговоре всплыло, что они были друзьями со студенческой скамьи; их связывала страсть к альпинизму. Папа и Ларс остались в университете на кафедре, а Яков ушел в индустрию. И хотя они жили не то что в разных городах, а даже на разных континентах, по-прежнему единой командой ходили в горы. Вершина К2 оставалась одним из последних непокоренных ими восьмитысячников. И оба недоумевали сейчас, почему папа в этот злосчастный раз ушел с чужой командой.

– Лари, ты знал, что Ники собрался туда, он звал тебя? И я тоже ничего не знал. Это же был не сезон.

– Что он идет, я узнал в последний момент. Я даже не поверил ему сначала. Он сам отлично знал, что в это время там могут быть погодные сюрпризы. Представляешь, восхождение они делали по северной стене. Не могу себе простить, что не смог его остановить.

Их манера обращения – Яки, Лари – выдавала какое-то щемящее, нежное отношение друг к другу. Мне казалось, они забыли о моем присутствии. Они говорили о чем-то очень личном, сокровенном. Я давно бы уже тихонько улизнула, если бы речь не шла о папе.

– Он ведь и пошел без серьезной подготовки. Ники присоединился к этой команде позже вместо заболевшего. В такой спешке. У него времени на адаптацию не было. Один добирался до базового лагеря, где остальная команда уже две недели тренировалась. Его ждали. Как только он приехал, почти сразу же и пошли на восхождение. Не узнаю его.

Ларс горестно вздохнул и без всякого перехода сказал:

– Теперь о деле. По этой тематике работает только она. Так что на нее вся надежда. Если кто сможет сделать, то только она. Если вообще это возможно.

Он ткнул в меня пальцем, продолжая:

– Ты знаешь, она унаследовала не только его характер мышления, но и его восприятие мира. Она развивает дальше его тематику. Эта почти наш Ники, только маленький. Поговоришь с ней, сам увидишь.

Изыскано оформленная еда в наших тарелках совсем остыла, официанты разносили уже десерт. Но мне было теперь не до еды. Я очень боялась, что не сумею оправдать ожиданий папиных друзей, не смогу отстоять славу быть похожей на папу. Наконец, Яков поднялся, поднялась и я. Мы шли через весь зал, под провожающими нас взглядами жующих, оживленно беседующих коллег. В одной руке у Якова был большой потрепанный портфель, а другой он приобнял меня за плечи.

На всех бумагах, которые Яков вытащил из портфеля, стоял гриф «совершенно секретно». Это отвлекало щекотанием самолюбия, ореолом значимости и чувством принадлежности к особому кругу, но и тревожило. Видя, что Яков не обращает на все эти грифы ни малейшего внимания, устыдившись, я сосредоточилась на проблеме. В общем-то, проблема, как мне сначала показалось, была решаема догадкой в техническом ключе. Мы дискутировали. Яков поглядывал на меня с некоторым удивлением. Потом, порывшись в портфеле, достал небольшой прибор и протянул мне, как бы ставя точку в разговоре, устало произнес: