Лана Аллина - Вихреворот сновидений

В Евросоюзе тоже куча нерешенных проблем, даже если не считать мультикультурализма. Тут вам и сепаратизм, и национализм, и еще какой-то изм, но это ерунда по сравнению с тем кризисом, который назревает в ее стране. Цены на нефть падают, рубль постепенно обесценивается, санкции пока не отменены, а вероятно, и еще усилятся, политические лидеры выступают с жесткими и не всегда продуманными заявлениями, экономическая политика невнятная, и экономика стоит, и предприятия закрываются одно за другим. Системного взгляда на глобальные вызовы, которые предъявляет современная жизнь, по-видимому, выработать не получается. А зато современная российская власть предпочитает осуществлять политику жесткой силы – и это уже аксиома, не требующая доказательств.

А россияне радуются, они преисполнены патриотических чувств и заряжены различными фобиями. Ещё бы, ведь уже весь мир признал нашу страну возрожденной сверхдержавой. Да, вот мы какие грозные получаемся. А истории и филологии не знают: в мировой практике устарело само понятие держава, и все словари мира помечают этот термин ремаркой «устаревший». Да и логика великодержавная осталась в первой половине XX века.

А зато Крымнаш, а зато мы великая держава и угрожаем всему западному миру. И в Украине происходит что-то невнятное… то есть, это как посмотреть. Ведь все зависит от угла зрения. А впрочем, когда Вероника читала итальянские, да и вообще европейские газеты, ей было очевидно одно: мало кто из иностранных журналистов до конца понимает российскую действительность, а значит, может составить о проблемах ее страны внятное экспертное суждение.

Бармен принес Веронике крохотную чашечку ароматнейшего кофе ристретто с кружевной бежевой пеночкой, и как раз в этот блаженный момент в ее сумочке зазвонил мобильный. А, это точно муж!

– Девчушка, привет, как дела? А ты в котором часу возвращаешься-то, я опять забыл? Когда самолет в Москву прилетает?

– Слушай, ну это ж только через неделю еще будет! Я сейчас всё равно не вспомню, надо билет посмотреть, я тебе заранее сообщу – не переживай!

Как полезно иногда расставаться! Ненадолго, конечно. Она уехала всего на две недели, а всё равно они созванивались несколько раз в день и уж обязательно утром и вечером, перед сном. И вот соскучиться уже успели. Такой уж ритуал сложился у них за долгие годы совместной жизни. Иначе пустым, неполным, оголенным становился день.

Как радостно топается ей по выпуклым блестящим кубикам римской брусчатки! Римские тротуары быстро отучили ходить по городу на каблуках: все ноги отобьешь, назавтра ходить не сможешь. Куда удобнее в туфлях-балетках или кедах.

В этот свой приезд в Рим Вероника должна была собрать в библиотеке и в архиве недостающий материал для докторской диссертации по еврокоммунизму и европейской либеральной традиции, а попутно и для серии статей в цитируемых изданиях СКОПУС и РИНЦ [27] SCOPUS – единая международная реферативная база данных, индексирующая несколько десятков тысяч наименований научных и журналов и около 5 тыс. международных издательств; РИНЦ – российский индекс научного цитирования ученых. , которые она поставила в план научно-исследовательской работы в университете. Требования к публикациям постоянно ужесточаются, и, вероятно, это правильно, жаль только – иногда лишь по форме, и не всегда это отражается в лучшую сторону на качестве. Ваковские [28] ВАКовские публикации – опубликованные в ваковских (избранных ВАК) журналах и необходимые для допуска к защите кандидатских и докторских диссертаций. ВАК – Высшая Аттестационная Комиссия при Министерстве образования и науки РФ. публикации стали теперь своеобразной планкой, которую необходимо преодолеть, а минимальное их количество – допуском к защите, и без этого не обойтись!

До отлета в Москву Веронике оставалось всего несколько дней. В России, как она могла видеть из газет, новостей по телевидению, из интернета, её ожидали тревога, беспокойство, неуверенность. Овладевало бессилие. И вот снова – страх и вина. И вот снова она отправляется во внутреннюю эмиграцию…

Эта сладкая парочка. Страх и вина. Они стали уже её извечными спутниками и, точно неумолимые часовые, сопровождали с того самого момента, когда самолет начинал снижаться и, протыкая, пробивая своим мощным телом плотные облака родного неба, заходил на посадку.

…Верочка с трудом тянет на себя тяжелую входную дверь. Вздыхая и сопя, она с усилием открывает её, входит в подъезд, оглядывается с опаской.

Поднявшись на несколько ступенек, девочка встает на цыпочки и еле-еле дотягивается до кнопки вызова лифта. Ой, как трудно, когда рядом нет никого из взрослых: дверь-то ведь такая тяжелая, а кнопки всегда почему-то расположены чересчур высоко…

Наверное, наступил уже поздний вечер – но тогда почему она возвращается домой одна? Так же просто не бывает! Мама и папа никогда раньше не отпускали ее одну, тем более вечером. И, как назло, у лифта нет никого из соседей. Как же долго тянется время, как медленно едет лифт – наверное, спускается с последнего этажа. С её этажа.

На площадке перед лифтом горит только одна лампочка. Вся покрытая пылью, высоко, под самым потолком, она едва освещает подъезд совсем слабеньким тусклым светом, и от этого мертвенного освещения все вокруг кажется Верочке блеклым, нереальным, словно в тумане. Как-то жутковато ей одной в подъезде!

Старенький болезненный лифт тяжело спускается, наконец, на первый этаж, шумно вздыхает, кашляет, с трудом переводит дух, кряхтит, треща всеми своими рассохшимися костями по очереди, с усилием садится на дно шахты. Ну, прямо как старенький дедушка Верочкиной подружки Наташки, когда тот, ерзая и шурша газетой, стонет, что-то шепчет под нос, шарит вокруг себя, ища очки, и, наконец, устраивается в своем глубоком ободранном кресле у телевизора с огромной лупой перед крохотным экраном.

Верочка отворяет железную решетчатую дверь шахты подъехавшего, наконец, лифта, аккуратно задвигает за собой его стонущие старенькие деревянные створки и, приподнявшись на цыпочки, старательно жмет на последнюю кнопку: они живут на последнем этаже. Лифт медленно, даже медленнее, чем обычно, как при замедленной съемке, ползет вверх, старчески скрипя, покряхтывая и чуть-чуть сильнее, чем всегда, раскачиваясь на тросах. Все как обычно. И чего это она испугалась? Она почти дома! Ну слава богу!

В кабине вдруг быстро-быстро замигала мутная запыленная лампочка. Второй, третий… – шёпотом, хотя её никто не мог услышать, Верочка считает этажи, аккуратно загибая пальцы на правой руке, – четве… ой! Усталая лампочка ехидно подмигивает Верочке в последний раз – и гаснет. Жуткая черная темнота окружает её, и в этой кромешной тьме лифт внезапно начинает двигаться быстрее, быстрее, еще быстрее, потом еще ускоряет свой бег, пробегает пятый этаж, пролетает шестой, выскакивает, как запыхавшийся нашкодивший мальчишка, на седьмой…