Надежда Коваль - Последний филантроп

Карлос живо поднялся с кресла и направился к книжному шкафу в соседней комнате. Повозился несколько минут, шурша бумагами, и вернулся обратно с целой папкой вырезанных газетных статей.

– Вот, смотри. Существует очень забавный метод, называемый «техникой переименования». Суть его заключается в том, что если человек хочет уйти в другое, благополучное пространство, он должен себя переименовать. И не просто придумать себе новое имя, а взять название любого попавшегося на глаза предмета или явления. Допустим, если у тебя возникла трудная ситуация, ты должен сказать себе: я – стол. Или я – ветер. Или я – телефонный звонок. И так далее, пока не придёт момент, при котором почувствуешь, что ты полностью вошёл в роль этих объектов или природных феноменов. Говорят, что после этого тревога покинет тебя и наступит душевная гармония. А самое главное – все проблемы начнут решаться легко и просто. И всё это потому, что тебя, реального, попросту нет, так как ты растворился в окружающем мире!

Я долго хохотал, представляя себя телефонным звонком или каким-нибудь другим звуком. А что если стать раскатом грома во время ливня?! Тем не менее, идея с переименованием мне весьма приглянулась и показалась полезной. Скорее всего, именно она, a так же моя работа среди большого количества книг, подсказали мне путь для изменения судьбы: взять себе псевдоним и занять место среди писателей. В моей голове отчётливо сформировался план написать что-нибудь по-настоящему захватывающее и интересное. Прославиться и стать состоятельным человеком. Я почувствовал себя абсолютно уверенным в правильности намеченного пути, так как знал немало примеров, когда люди, присвоив псевдоним, полностью преобразовывали свою жизнь и становились знаменитыми. Вспомним хотя бы Мэри Уэстмакотт, которую мы знаем как Агату Кристи или Чарльза Лютвиджа Доджсона – Льюиса Кэрролла, или Аврору Дюпен, которая однажды превратилась в Жорж Санд…

Так и я в скором времени стал Стивеном Смитом.

К сожалению, начало моей жизни под новым именем не было успешным: три моих ранние рукописи до сих пор пылятся на книжных полках в рабочем кабинете – ни одну из них не приняли к печати. Первая называлась «Заснеженная пустыня» и рассказывала о трудной судьбе подростка из бедной рабочей семьи. Все, без исключения, издательства отвергли её по причине неактуальности. Более двух лет я потратил на поиск «актуальной» темы и ухватился, как мне тогда казалось, за самую что ни на есть злободневную и написал о трагической любви юноши и девушки, познакомившихся по Интернету. Я назвал книгу «Мост через Космос». Однако, ответ редакторов был не только категоричным, но и с достаточной долей иронии: «Извините, вы в каком веке живёте – в девятнадцатом или в двадцать первом? Спуститесь на землю! Времена Вертеров и Шарлотт давно канули в Лету, теперь никто из-за любви не стреляется. Романтизм сменился прагматизмом по крайней мере лет сто тому назад». И хотя такое заключение прилично задело меня, я постарался не опускать рук и по прошествии нескольких месяцев взялся за работу над другой книгой. На этот раз я не сомневался, что все просто передерутся за право напечатать её. Это была «Голубая песнь», повествующая об отношениях между двумя пожилыми гомосексуалами Луисом и Давидом – моими соседями по лестничной клетке.

Я любил их обоих, но особенно подружился с Луисом. Он младше Давида на два года, сейчас ему 65 лет. Его изысканный артистизм в повседневной жизни, сформированный во время работы в одном небольшом музыкальном театрe в Сан-Франциско, не позволял ему произнести ни одной обычной фразы без характерной гримасы или жеста. Я уже не говорю об обилии прочитанного им и, как следствие этого, знания огромного количества цитат, которыми он сдабривал свою речь словно дорогими специями. Он жил с Давидом уже двадцать с лишним лет и очень хорошо к нему относился. Правда, всегда ему изменял. Согласно его собственному признанию, измены эти носили совершенно безобидный характер и длились недолго. Во время наших бесед он утверждал, что секс для него не главное:

– Я абсолютно адекватен для платонической любви. Мне не нужны сексуальные отношения. Для меня кульминационным моментом интимной встречи является простое объятие, после которого мне говорят: «Я тебя люблю». Энергия, которую я не растрачиваю в сексе, переходит на фортепиано. В такие часы я играю с особым чувством и выразительностью. Особенно хорошо у меня выходит Бетховен, его последние сонаты.

Когда он вспоминал своё детство, проведённое в маленьком коста-риканском городке, доверительно рассказывал мне о том, как взрослые сеньоры склоняли его к занятию сексом.

– Они заставляли меня забираться под столики в прибрежных ресторанах и ласкать их. Благо, что под длинными скатертями ничего не было видно. Мне так это надоело, что я решил убежать в соседний монастырь. Но, разузнав о моих гомосексуальных наклонностях, меня туда не приняли. А теперь я туда и сам бы не пошёл. Уверен: монахи замучaют меня своими приставаниями!

Обеспеченная старость позволяла ему никогда не думать о деньгах и быть открытым для новых знакомств. По этому поводу он рассуждал так:

– Если твоё лицо ещё не похоже на географическую карту, испещрённую дорогами и реками, и ты не спотыкаешься на ровном месте, гуляя по улице, значит ты вполне можешь найти человека, с которым обретёшь душевное единение. Я принимаю любое проявление любви, кого бы во мне не видели – отца, брата или любовника…

Одним из очередных объектов внимания Луиса стал Мигель, которого за высокий рост и фигуру культуриста я заглаза называл Кинг-Конгом. Луис дарил ему бесчисленные подарки, осыпал приятными комплиментами, обращая в лоно культуры и оказывая безвозмездную финансовую помощь. Но любвeобильное сердце моего друга никак не могло оставить без внимания симпатичного официанта, работающего в кафе, в котором он по обыкновению завтракал с Мигелем. Луис передавал официанту чаевые, завернутые в бумажную салфетку. Одна из таких салфеток, с признаниями в самых добрых чувствах, попала в руки Мигелю. После этого он устроил Луису большущий скандал, больно настучал ему по лысой макушке, а потом исчез в неизвестном направлении. Бедный Луис потерял всякий покой и при встрече со мной жаловался:

– Ты не представляешь, как я несчастен! Мой дорогой Мигель настолько разозлён, что даже не удосуживается отправить мне смс-ку хотя бы для того, чтобы оскорбить меня!

A когда через месяц Луис и Мигель встретились вновь, последний категорически заявил: