Алексей Сухих - Красная розочка. Рассказы и повести

И быстро пожав ей руку, я шагнул в темноту спящей улицы.

Сегодня тридцать первое декабря. Марина не приехала и не приедет. Кинула телеграммку: «Поздравляю, целую, Марина». Какой стиль!? Одна прелесть. Поздравляю – прелесть, целую – прелесть, Марина – прелесть. Я держу телеграмму в руках и перечитываю в который раз одни и те же слова. И с каждым разом снова поднимались всё чувства, которые я пережил в поезде, убегая от неё. И про которые почти забыл за время пребывания здесь. Когда я посмотрел на себя в зеркало и попытался улыбнуться, улыбка вышла кривой.

Позвонил Саня и пригласил на меня на встречу Нового года в дом культуры. «Девчонки обижаются на тебя, но готовы простить, – сказал он. Я сказал, что приду к одиннадцати на главный вход. К вечеру я привел себя в достойный вид, проводил старый год с родственниками и ушёл в ДК. Год наступал для меня определяющий.

У входа меня встретил Юрий, вручил пригласительный билет, сказал, что девчонки уже пришли. «Сам найдёшь, если виноватость почувствуешь». «Ты хороший друг, Саня! У нас с тобой договорённость на новогодний тост». Виноватости я не чувствовал. Пройдя через разукрашенный вестибюль, я сдал одежду в гардероб, повернулся к зеркалу и увидел её, невесту.

– Галя!

– Как хорошо, что ты здесь! – только и сказала она. Но как сказала. В её голосе отразилось всё, что может выразить человек, неожиданно получивший надежду в момент полнейшей безнадёжности: радость, невероятность, огромное облегчение… Я вздрогнул от её голоса. Неужели она успела полюбить меня. Какая жестокая несправедливость. А впрочем, почему бы меня и не любить.

– Я верил, что увижу тебя до твоей свадьбы.

– Ой, какая свадьба! Никакой свадьбы.

Она прямо искрилась радостью.

– Подожди, я сейчас всё расскажу по порядку. Никак ничего не могу сообразить от неожиданности.

Мы сели на диван, закрытый от всех зелёными ветками и Галочка, крепко держась за мою руку, выложила всё, сбиваясь и перескакивая с одного на другое. Приехал сегодня утром её жених Борис, сказал, что не мог без неё Новый год встречать. Но она сказала, что передумала и отказалась от его предложения. Полный мрак! Никакие уговоры и убеждения не помогли. У неё появилась неожиданная твёрдость. Скандал, ругань. Но потом он сказал, что она если пока не шлюха, то будет шлюхой и сказал ещё, чтобы убиралась. А сам уехал «фиг знает куда», наверное, обратно в центр. А она пошла на бал всё с той же соседкой, которая одобрила её решение, в неясной надежде на что-то. Её чемоданы стоят у дверей, и она будет удивлена, если они не окажутся за дверью. Больше ей нельзя туда возвращаться.

Я поцеловал её тоненькие пальчики и сказал тоже радостно и совершенно искренне:

– Галочка, милая, оставим всё это на утро. Мы вместе сейчас и я тебя люблю. У нас с тобой целая новогодняя ночь, а у меня в кармане целая стипендия. Неужели нам её не хватит на одну ночь. Пусть она будет самой прекрасной ночью на этой земле, а утром будет той границей, от которой мы пойдём дальше, забыв то, что прошло.

Я смотрел в счастливые глаза и забыл, что где-то есть Марина, которую я любил.

Ночь прошла как сказка. А впрочем, я и не замечал ничего. Играл оркестр, сводя с ума плачущими саксафонами. Все кругом целовались. И я обнимал девушку до хруста косточек и целовал. Мы пили шампанское с небольшими перерывами, что-то говорили друг другу, говорили с другими людьми, были ещё какие-то поступки, встречи, брудершафты, но всё это не затрагивало меня. Со мной была только она. Это была сказка. Я был готов поклясться, что люблю Галю и не хотел, чтобы сказка кончалась.

Но это была сказка, пусть и наяву.

Бал кончился. Начинался Новый год. Мы пошли с Галей за её вещами и отнесли всё в гостиницу. К счастью, были свободные номера.

– Люблю, – прошептала она, когда мы, наконец, расстались.

Мы были вместе ещё два дня. Мне к четвёртому января надо было быть в институте. Решили, что она пока уедет к тётке, а там видно будет

– Лёня! Мы ведь ещё встретимся?

– Нет сомнений, радость моя.

– Я поеду с тобой куда угодно, на самый край света. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, милая.

– У меня тяжело на сердце. Что-то беспокоит меня. Я боюсь, что мы расстаёмся навсегда.

– Это напрасно, Галчонок. Я люблю тебя. Ещё полгода и я буду готов к самостоятельной жизни. Я верил всему, что говорил.

Поезд у неё уходил вечером. Последний звонок. Галя кинулась ко мне на шею. Слёзы, брызгавшие из её глаз, заливали моё лицо.

– Я чувствую, что вижу тебя в последний раз.

Она говорила правду.

Она махала мне рукой, пока проводник не отодвинул её вглубь вагона и не захлопнул дверь. Я говорил правду, что люблю её и, если бы мы не расстались так быстро, то не расстались бы никогда.

Наша любовь длилась несколько дней, а до этого я долго любил Марину. И когда вернулся в институт, меня раздвоило. Я рвался к Гале, но меня останавливала мысль, что это месть Марине. И что Марина рассмеётся, увидев нас с Галей, скажет, что быстро я утешился и никогда её не любил. А время шло. Галя писала через день. Я не отвечал. Потом письма перестали приходить. И я понял, что отомстил. Самому себе.

По другому и не скажешь. Припомнилась – и всё. Ни с того, ни с чего. Без всяких причин.

Был выходной день. Я стоял у окна и смотрел на заснеженную землю. Ночью мела метель, и земля превратилась в белую равнину. Одинокие прохожие с трудом пробивались по глубокому снегу, отворачиваясь и закрываясь от ещё не стихшего ветра, который рвал с ровного поля неокрепшие в массе снежинки и скручивал их в белые вихри. Что-то далёкое приятно грустное всколыхнулось в глубине затуманенного временем сознания и выплеснулось: мне ясно представилось заснеженное поле, позёмка, стог сена на опушке леса, лыжи и ружьё, прикорнувшие с подветренной стороны, и я со своей собакой Джульбой сижу в очищенном от снега сене и делю на двоих нехитрый обед однодневного странствия. Собака лежит рядом, спокойно, без нетерпения ждёт, когда я закончу вскрывать консервы, резать хлеб, колбасу… Разделив всё поровну, я на газете кладу еду перед Джульбой и говорю: «Начнём, пожалуй!» Не вставая, чуть пододвинувшись, собака, тщательно пережёвывая, съедает сначала колбасу, потом консервы и закусывает хлебом. Делает это всё значительно быстрее меня, отползает в сторону и отворачивается. Она не наелась, ей трудно смотреть на меня, а просить совестно. Она видела, что разделил я еду поровну. «Жулик», – тихонько зову я её. Она открывает один глаз. «Хочешь ещё? Да». Она моргает коричневым глазом и отворачивается. «Иди ко мне». Джульба встаёт, подходит. Я обнимаю её, она прижимается и мы, согреваясь вместе, доедаем остатки колбасы и дремлем в приятном расслаблении после длительного перехода.