Анастасия Косташ - Дневник Эммануила Разумовского

Отбросим абстракции, и поговорим о том, что создано человеком, а потому чисто формально и во всём ограничено. Поговорим о Системе современного общества. Писать её должно с большой буквы, ведь она по праву заслужила такое написание, потому как, без преувеличения, является Режимом жизни всего человечества. Как бы мы к ней не относились, как бы она не относилась к нам. Система была, есть и будет… есть. Будет есть нас, каждого из нас. Постепенно и беспощадно…

Эта Система имеет сложнейшую структуру, ветвится, множится на тысячи мелких подобий в разных сферах человеческой деятельности. Есть в Ней администраторы, есть смотрители, координаторы, менеджеры, распорядители… Каждый занимает отдельную нишу, отвечает за свою вотчину, получая заслуженную выгоду. Таких людей можно выделить в группы по роду занятий: одни определяют цели, другие задают тон работы более низких звеньев, третьи разрабатывают методы выполнения поставленных задач, четвёртые работают на местах, следя за обстановкой в народе и передавая отчёты «верхам»…

Система, о которой идёт речь, это глобальная корпорация лжи, махинаций и самоистребления, перемалывающая всех, кто посмеет встать между её жерновами и потребовать остановку этого процесса, который, кажется, уже не в силах остановить даже тем, кто его запустил; теперь вся критическая масса изменений, причинённых природе и человеческому обществу, катится вниз, как снежный ком, по инерции, и никто не знает, как предотвратить приход надвигающейся катастрофы; действительно, страшно даже представить себе её масштабы. Да, возможно, мы протянем ещё не одну сотню лет, но во что превратится наш мiр, и каким станет простой человек?

Система выращивает в своих зомбариумах овощелюдей, живущих настоящим моментом и плюющих на прошлое и будущее своей Родины и мiра в целом. Это делается для того, чтобы превратить толпы людей в двуногие стада, которые по одному только зову очередного авторитетного лжепророка последовали бы за ним хоть в саму преисподнюю. За годы или даже века работы Система накопила колоссальный опыт в искусстве манипулирования людскими массами и продолжает накапливать свои знания в этой области. Как и столетия назад, тот, кто не подвержен управлению и внаглую разоблачает планы мiровой элиты, становится злейшим врагом государства, личностью, «опасной для общества». Этого человека объявляют сумасшедшим, юродивым, фанатиком, провокатором или, на худой конец, – вражеским агентом. Конечно, ты не поднимал за собой революционное движение и не свергал правительства, но если бы имел чуть больше хитрости и самоуверенности, то мог бы стать одним из таких людей. Несколько лет назад я начала осознавать в полной мере, чему ты в действительности учил меня и чему наставлял… Знай: твои уроки дали чудесные всходы.

***

Я видел чудовищный сон! Настолько реалистичный, настолько чёткий! Это не было простым ночным кошмаром! Я весь в мокром поту. Сердце колотится, как бешеное! Сон… улетучивается…

Какая-то старомодная квартира… Небольшой коридор… Я прохожу на кухню, за столом сидит девушка. Я знаю, это она! Славянка или смешанная ашкенази: русые волосы, светлый взгляд, худенькая, лет 18… Она пишет что-то на бумажных листах пером, который макает в бутылочку с чернилами. На столе лежит всякое съестное в тонких целлофановых пакетах и цветных пачках, но я не узнаю в них современных брендов… «Поставь, пожалуйста, чай», – она поднимает на меня спокойный, немного усталый взгляд. Всё происходит так, как будто мы знакомы тысячу лет; как будто она меня помнит, и я её помнить должен. Ставлю чайник на старинную газовую плиту и включаю под ним огонь так, как будто каждый день это делаю. Сажусь рядом. Она старательно выводит буквы на бумаге. Я спрашиваю: «Почему ты так пишешь?», – имея ввиду нерусские буквы в её письме. «Потому что так правильно, так писали до Ленина», – отвечает она, не поднимая на меня глаз. «Хм… О чём ты пишешь?», – спрашиваю. «Хочешь покажу?», – смотрит она мне в глаза, мягко улыбаясь. «Покажи», – на этих словах я случайно сталкиваю пузырёк с чернилами себе на штаны, они разливаются на брюки. «Иди в ванную… Брось в корзину, я постираю», – она укоризненно качает головой. Я ухожу в душевую комнату, набираю воду в ванну. Раздеваюсь догола, сажусь в воду… А она становится красноватой прямо у меня на глазах! Вода краснеет, соприкасаясь с моим телом! Я поднимаю руки из воды: капли воды краснея превращаются в кровь. Я спускаю всю воду из ванной и моюсь с распылителя: совершенно чистая вода, стекая с тела, становится кровью под моими ногами. Тогда я вылезаю из ванны, начинаю вытираться полотенцем, потом его разворачиваю – оно всё в крови! Тело – целое, а кровь идёт! Я оделся, открыл дверь из душевой комнаты. Вышел и очутился на улице, точнее, на поле. Обернулся назад: оказывается, я выходил из двери старинного автобуса. Из него следом за мной выходили люди. Я оглянулся: кругом поле, усеянное деревянными крестами, гранитными могильными плитами и пёстрыми похоронными венками. Подъехал грузовик с открытым кузовом; достали гроб, открыли его. Я подошёл ближе и увидел в нём худощавого мужчину, одетого в старый смокинг. Руки, скрещенные на груди, были связаны белой повязкой; глаза закрыты. Люди со скорбными лицами и редкими репликами окружили гроб на расстоянии полуметра. Перед гробом стояли две девочки и тучная женщина, – все с чёрными повязками на головах. Девочки были немного похожи друг на друга; старшая успокаивала младшую, потому что та плакала сильнее всех, её глаз я почти не видел: она часто закрывала ладонями своё заплаканное личико. Женщина тоже плакала. Она и младшая девочка, которая, скорее всего, была её дочерью или внучкой, – плакали навзрыд, захлёбываясь от горя. В воздухе висела убийственная атмосфера. Во мне проснулась жалость, о существовании у себя которой до этого я мог только догадываться. И тоже заплакал. Мне стало так плохо, так паршиво, так невыносимо жалко, как будто я теряю самого дорогого, самого родного и горячо любимого человека. В пелене слёз всё вокруг начало сливаться в беспорядочную кашу красок. Я громко и тяжело зарыдал. Горе сдавливало горло, и мне стало тяжело дышать. Через мгновение я начал не то захлёбываться слезами, не то задыхаться от нехватки воздуха… Я думал, что всё, – умираю…

…И проснулся. В холодном поту. В ознобе. Выпил лекарство от простуды и снова лёг. «Завтра рано вставать, надо выспаться», – я заставлял себя спать, но волнение не давало покоя. Когда я заснул, в голову полезли ещё более страшные вещи…

Какой-то североамериканский город. Между плоскими крышами высоких небоскрёбов растянуто седое одеяло туч. Меня окружают знакомые магазинные витрины, вывески, – вроде бы я здесь уже бывал. И вот я, похоже, заблудился. Шагаю по улице и не знаю, куда иду, оглядываюсь по сторонам: по дорогам шныряет транспорт, пешеходная зона забита спешащими прохожими, по-зимнему одетыми. И вдруг в одном из них я узнаю ту самую девушку, с которой разговаривал в прошлом сне; она равнодушно проходит мимо меня и исчезает в толпе. Я бегу за ней, расталкиваю людей, задираю голову и смотрю поверх голов, но её не обнаруживаю. Пошёл снег, крупными белыми хлопьями оседая на город. Я запрокинул голову к небу, и снег начал падать на лицо, превращаясь в капли воды. Понимая, что это всего лишь сон, я закрыл глаза и мысленно приказал себе проснуться… Опустил голову, вытер глаза, и…