Иван Державин - Когда? Я его знаю

***

Не долго думая, Костя поехал в Москву и встретился с известным экономистом Дмитрием Семиным, фамилию которого запомнил, изучая экономическое положение СССР перед распадом. Семин, единственный из участников идеологического совещания в 1990 году выступил против безоговорочного перевода страны на рыночные отношения и приватизацию всё и вся. Он считал, что рынок должен быть не целью, а средством создания высокоэффективной экономики, ориентированной на человека.

Мысли академика были близки Косте, и он решил обязательно встретиться с ним. У него он хотел прояснить, может, он чего не понимает в этой жизни, рассуждая устаревшими понятиями, считая, в частности, главным пороком нынешнего строя России то, что три четверти всех природные богатств России принадлежат всего лишь трем процентам населения, так называемым нуворишам.

– Почему в таком случае все богатство страны не может принадлежать одному человеку? – возмущенно спросил Костя. – К примеру, Березовскому?

– У нас все возможно, – невозмутимо ответил академик, – потому что в конституции нет закрепления недр и природных ресурсов в исключительной собственности государства, когда можно было бы лишь покупать у государства право на добычу полезных ископаемых, а ни в коем случае не быть их собственником. Эти богатства даны России от бога и должны принадлежать государству, то есть всему народу и никому в отдельности. А наша власть отдала их избранной кучке, ограбив народ.

Однако академик ничем не обнадежил Костю, так как не видел в стране сил, готовых принять радикальные меры по исправлению ошибок, допущенных при грабительской приватизации.

– Какой же из этого выход? – спросил с надеждой Костя.

– Убеждать, доказывать правительству необходимость изменения экономического курса.

– Опять сиди и жди, когда придумают вожди?

Лично к тебе это не относится. Для своего округа ты – голова, тебе и карты в руки. Воспользуйся этим и наведи там порядок твердой рукой, не церемонясь, как не церемонятся они.

Слова академика о картах запали в душу Кости. Его учили, что движущей силой истории являлись народные массы, но он был согласен с этим тогда и сейчас лишь отчасти, сравнивая эти массы с грузовиком. Ничего один грузовик не может перевезти, если его не заведет и не поведет водитель. Сам грузовик сможет лишь съехать под уклон, и тогда жди беды: либо кого задавит, либо свалится в кювет. Так и народные массы. Движущей силой они являются только в том случае, если их кто-то ведет. Главное, куда. Если ведет на благо народа и страны, то она процветает. Окажется он предателем или подлецом, и страна погибает. Как правило, народ слепо верит своим руководителям и прозревает лишь после их ухода.

Костя уговорил академика стать его консультантом, и тот согласился приехать в Лески. Они проехали по деревням не только лесковским, но и соседних районов. От увиденного и услышанного академик был в шоке.

Проехав первую заброшенную деревню в Лесках, он заглянул на кладбище, где долго ходил между заросших могил. Сопровождавший его Костя обратил внимание на несколько дорогих памятников с трогательными надписями «От братков» и на десятки свежих могил без каких-либо надгробий и крестов.

– Вот она вся хронология постсоветской деревни – сказал Семин, когда они сели в машину. – До девяносто третьего года деревня еще держалась на старых запасах, да и какие никакие колхозы еще оставались. Первыми стали вымирать мужики от дешевой паленой водки и молодежь в бандитских разборках. Дольше всех держались перенесшие войну старушки. В безымянных свежих могилах, я думаю, лежат в основном они, хорошо, если в гробах, а не как собаки.

Неожиданно гробовой вопрос получил продолжение в следующей, тоже заброшенной, деревне. К ним подошла старушка и спросила, не купят ли они медаль Героя соцтруда. Она рассказала, что в деревне их осталось двое, она и соседка Надька, но та этой ночью умерла, не оставив ни копейки, только эту медаль, которую берегла дороже жизни.

– Купите, а? – умоляла она. – Митька из соседней деревни согласен привезти свой гроб и похоронить за сто двадцать рублей. А где ж я такие деньги возьму?

– Что значит свой гроб? – поднял седые брови Семин.

– То и значит, что свой собственный. Им их, как его, все забываю, ин… инвестер прошлой осенью каждому по гробу дал. А от нашего мы с Надькой так ничего не дождались. А теперь выходит, ее земельный пай ему совсем за бесплатно достанется.

– Фамилия этого инвестора у тебя, мать, есть?

– Была да куда-то запропастилась и у Надьки и у меня. Его должен был знать наш председатель, да его еще в прошлом году убили.

– Где находится твой земельный пай, ты знаешь?

– Где находится общий, знаю, за речкой, как у всех, а где там мой, это я не ведаю. А он мне нужен? Я же одна работать на нем все равно не смогу.

– Показать нам общий участок сможешь?

– Почему не смогу? Смогу. А медаль купите?

– Это ты к нему обращайся, – указал старушке на Костю Семин. – Он у вас главный. Он такого заслуженного человека, как твоя подруга, должен похоронить со всеми почестями и с советским гимном. Я верно, Константин Алексеевич, говорю?

Смутившийся Костя тут же распорядился об организации похорон знатной свинарки Героя социалистического труда Калачевой Надежды Ивановны.

Еще он позвонил известному в Лесках аграрию Трунову и попросил его подъехать к ним. Сам он ни о каких инвесторах не знал, и ему было стыдно перед академиком.

Старушка съездила с ними на пахотное поле, оказавшееся по меркам лесковской деревушки немалым: гектаров на пятьсот. Оно все было засеяно ячменем. А старушке говорили, что земля не давала урожай, и поэтому им не платили.

– Ясно, – сказал Семин. – Производство ячменя для пива. А раньше что здесь росло? – поинтересовался он у старушки.

– Отборная пшеница. А для свиней и коров, – у нас еще ведь и молочная ферма была, – мы засевали кукурузу, свеклу и кормовое зерно.

Присоединившийся к ним Трунов пояснил, что все это поле вместе с прилегавшим лесом и деревней теперь принадлежало Пенкину. В общей сложности пивной магнат владел третью всей пахотной земли района, а с учетом подставных лиц и тех, кто выращивал для него ячмень, и того больше. Кроме ячменя, Пенкин занялся возведением на местах деревень поселков из коттеджей. В двух деревнях он уже начал их застройку с выходами на речку, а третью превратил в свою усадьбу на восемь гектар. Там он заканчивал строительство особняка.

Остальная земля и дворовые участки умерших и бесследно исчезнувших крестьян были прибраны к рукам покойного руководства Лесков. Больше всех, около трети, как и у Пенкина, принадлежало Стрыкину, специализировавшенуся на кукурузе на масло и также на строительстве коттеджей.