Вера Маленькая - Однажды в Коктебеле. сборник

– Израстешь, – говорили в деревне, – и, конечно, будешь лучше.

Было, было!

Только кончится золотое детство и начнется другое, с криками во сне, со слезами, таблетками. Если бы она тогда не пошла купаться. На пруд, недалеко от школы. Если бы…

Годы прошли, а память болит и мается. Вот она плавает, плещется, весело визжит, подплывает к цветам, чтобы коснуться лепестков и прошептать: «Я вас так люблю». Шепчет и чувствует, как к ногам прилипают пиявки. Не боится. Долго ли отодрать? И неожиданно слышит веселое:

– Девочка, ты разговариваешь с цветами? Общаться надо с людьми.

Рядом плавает учительница. Она в их классе не преподает. Что ответить, Оля не знает. Просто говорит: «Здравствуйте». И краснеет.

– Ты плохо плаваешь. Хочешь, научу?

Учительница смешливая, молодая и тоже не боится пиявок. Потом они отдерут их вместе, немножко подрожат на берегу, потому что солнце уйдет и станет вдруг холодно.

– Давай – ка напою тебя чаем, – предложит учительница, – а то простынешь, пока добежишь до дому.

Оле хочется сказать, что она никогда не простужается. И мама, наверное, уже ждет, но молчит. Это же учительница. Учительница! Она послушно идет рядом. Все, что было потом, как сон… Сон, сон, сон! Вот они пьют крепкий, очень сладкий чай. С душистыми травками. Мама такой не заваривает, не умеет, наверное. И все хорошо. Учительница такая простая, о маме расспрашивает, о классе, подругах. Уходить не хочется. И обгоревшую на солнце спину она учительнице, конечно, намажет. Неловко, но просит же, краснеет даже. Смущается, понимает Оля. Сон, сон! Вот Оля помогает учительнице снять сарафан… «Втирай аккуратней, быстрей и мягче, ручки у тебя ловкие, – говорит она почему – то хрипло, – а потом намажем тебя». Оля знает, что ее не надо мазать, давно загорела. Но это же учительница! И, краснея, расстегивает пуговицы на кофточке.

– Так кем ты хочешь стать? Ах, артисткой! У артистки должны быть фигурка, ножки. Разденься. Не рассмотрела тебя у пруда. И не бойся, а плечики надо кремом. Сгорели. Иди сюда! Иди…

Нет, Оля ни за что не снимет купальник. И вообще сейчас убежит. Что придумала эта учительница? И как стыдно, стыдно, а ведь только что было все хорошо. Мягкие ладони держат крепко, что – то учительница еще говорит, а голос дрожит, срывается. Грудь ее совсем рядом с губами Оли: «Ты поцелуй. Вот эту». Она сумасшедшая, сумасшедшая. Учительницы совсем другие! Оля отчаянно вырывается, царапается. Ее тошнит.

– Уродина конопатая, – пронзительно кричит вдруг учительница, – никогда ты не станешь артисткой. Уходи, убирайся. И забудь, забудь!

Одевается Оля стремительно, летит к двери, а эта сумасшедшая плачет. Эта сумасшедшая бормочет: «Что я наделала, мамочка? Лена, что я наделала?»

Сон, сон, сон… Она никому не рассказала, даже маме. Стыдно о таком! И больше не смотрела в зеркало, не радовалась солнечным полянам, зимой не вставала на лыжи, не искала в лесу Деда Мороза. И тосковала, тосковала. Никто не спрашивал, что с ней случилось. Задумчивой стала, так ведь взрослеет. Ночью никто ее криков не слышал. Только мама. А к врачу идти отказалась.

Случилось это в тринадцать лет. В четырнадцать поступила в училище. Куда же еще? Волшебная мечта улетела, на осколки разбилась. Оставила с отчаянием, робостью, страхами. Какой театр, какое кино? Прощайте, Джульетта, Наташа Ростова, Офелия, Дульсинея… Прощайте! На стройке работала, штукатуром. Старательно, молчаливо. Там же робко влюбилась в парнишку, который называл ее Несмеяной и ласково шутил: «Когда веснушки твои считать буду?» Она так долго стеснялась. Лицо прятала… За руку в институт привел: «Надо, Оля». Все – равно ей было, на юриста, так на юриста. Лишь бы рядом был, а тогда, на берегу, он так волшебно над ней колдовал и она расцвела. Как она расцвела! Особенно после родов. И все бы хорошо…

Только в душе что – то напрягалось, требовало выхода, не давало покоя. Стала придумывать роли. Разные! Сегодня кокетка, завтра деловая или эпатажная дама. Принцесса или королева. Очарованная или разочарованная. Артистка! Но когда так называли, кричала мысленно: «Молчите, молчите!» А перед глазами учительница, обнаженная грудь. И жестокое: «Уродина конопатая». Так бы и вцепилась в лицо, плюнула в бесстыжие глаза. Так бы и… Это сейчас, если бы встретила. Тогда из класса на переменах не выходила, а в дневнике появились двойки, двойки…

И предала от боли. Отвяжется эта роль, появится другая. Закрутит в навязчивом хороводе. Зазеркалье! Впрочем, не думать об этом, не думать. А вот, где взять деньги? Шальная мысль придет неожиданно. У богатого, с массивной золотой цепью на шее. Не знакома с таким. Так надо познакомиться. Город невелик. Все на слуху. Роль с интригой и риском. Такой у нее еще не было.

Выберет молодого, семейного. Из тех, кто не столь давно торговал сигаретами на вокзале. Нет, в офис его она не пойдет. Сначала звонок. Сердце стучит, а голос спокойный. Он не понимает, кто, зачем, какая встреча?

– Вы мне очень нужны, – говорит Ольга, – по личному делу. Я узнала, вы хороший человек. Не бросайте трубку, послушайте.

Как же, будет он слушать! Мало ли кто, мало ли что… И тогда Ольга звонит снова. Называет номер своего рабочего телефона. Он наберет его к вечеру. Догадается, навел справки. Так даже лучше. Организация престижная.

Приедет раньше. Узкая улица, тусклые фонари, ни одного прохожего. Но азарт же, азарт! И платье изящное, сиреневое. Серебряные серьги кольцами. Не страшно. Это же роль. Лучше бы на сцене, не в жизни. На ослепительной сцене, где кипят страсти, где Наташа Ростова, Офелия, Дульсинея. Не думать об этом, не думать! Иначе опять тоска… Черная иномарка остановится на другой стороне улицы. Охранники в спортивных костюмах, а хозяин в строгом темном.

– Хорошо, что не в малиновом пиджаке, – облегченно вздохнет Ольга, – мужчина, как мужчина. Так проще. И не верзила. Так спокойней.

– Деньги? – удивится он, – будешь шантажировать? Смелая.

– Мне в долг, на один год, под расписку, – она смотрит ему в глаза, – машина хорошая уйдет, а денег нет. Понимаете?

Не понимает. И не верит, что вот эта элегантная дамочка сама по себе.

– Хочу подарить мужу, понимаете? – Так любишь? – Так люблю…

– Ну, и люби! Счастливый.

Развернется, пойдет к машине. Она останется одна на темной улице. И неожиданно расхохочется и спадет напряжение. А чего она хотела? На следующий день он вдруг приедет к ней на работу, привезет деньги. Пригласит в ресторан, пообедать. И скажет: «Не встречал таких отчаянных. Если что, звони». Ольга подумает, что нет никакой смелости. Просто роль. Если рассказать, не поверят, что на такое способна. Хоть и называют артисткой, а не поверят.