Сергей Аданин - Наэтэ. Роман на грани реальности

Наконец, он уже открывал ключом дверь своей «конуры» – на третьем этаже старой кирпичной пятиэтажки. В его районе таких было много, в них раньше селили работников близлежащих заводов, от которых, по большей части, в связи с развитием торговли, рекламы и дизайна, остались одни корпуса, используемые теперь под склады и торговые площадки… Открыв дверь, он за руку завёл Наэтэ в маленькую прихожую. Её глаза снова засветились влажным сияющим светом, но никуда не смотрели и, словно, освещали весь тёмный закоулок прихожей. Она продолжала дрожать. Его охватила такая жалость к ней, что он закусил губу, и из его глаз чуть снова не посыпались слёзы.

– Наэтэ, миленькая, – сейчас, сейчас, я согрею тебя. – Её била крупная дрожь. – Пойдём, пойдём скорее…

Он провёл её в комнату – восемнадцатиметровую по площади «залу» – прямо в куртке, усадил на диван, который у него всегда был разложен, так как старый, сломанный и не складывается. Она продавила его, как медная статуя, а ноги… ноги заняли полкомнаты. Он скользнул глазами – со страхом – в сердцевину открытых почти «до основания» бёдер. «Там» темнел холод. И… о, Боже! – её ноги в туфлях были все мокрые – выше щиколоток, – тонкие «телесные» колготки, сливавшиеся с кожей, серели мокрыми разводами. Он бросился на колени, желая снять скорее с неё эти белые туфли, потом внезапно раздумал.

– Сейчас, сейчас.., – побежал в ванную комнату, дверь которой выходила в прихожую, врубил горячую воду, – обжигаясь, налил в глубокий пластмассовый таз – до половины, потом разбавил холодной водой, и, чуть не падая, вытащил его в комнату, поставил рядом с ногами Наэтэ. Затем осторожно стянул с неё эти «принцессины ботинки» и опустил потихоньку одну за другой её ступни в горячую воду. Прямо в колготках. Она смотрела на него сверху, и из её глаз начинали снова равномерно течь слёзы… Он глядел на неё снизу вверх, стоя на коленях. И губы его дрогнули, готовые вторить её слегка ломающимся губам, а глаза – вслед за её глазами – опять стало «заливать»… Он подхватился, бросился в смежную маленькую комнатку, где стоял платяной шкаф, стал выкидывать из него всё, пока не вытащил единственный свой лёгкий, тёплый, очень «ласковый» и огромный бело-зелёный плед, подаренный родителями ещё на свадьбу. Он редко им укрывался, только когда в квартире было холодно, а сейчас подтащил его, путаясь в нём, к Наэтэ, которая продолжала сидеть в тяжёлой куртке. Обхватил всю её, как есть – в куртке, пледом со спины, закутал и накрыл онемевшие её ноги – как можно ниже колен, чтобы они полностью были закрыты, – так что угол пледа оказался в тазе с водой. Обнял её под коленями, обхватив пледом икры, потом лёг головой в её ноги, и стал дышать горячим чуть не под живот ей…

Наэтэ резко, прерывисто вздыхала, роняя слёзы, замотанная ужасным образом, поверх куртки, в этот плед. Всё реже и реже вздрагивая… Она смотрела, приоткрыв рот, на затылок Анрэи, его спину, а он стоял на карачках и в буцах, которые так и не снял: когда? – и не верила, что какой-то человек уткнулся в её ноги лицом, громко дышит… Ещё два часа назад всё было иначе, всё было ужасной, гибельной, но реальностью, а это… Это – мечта. Иллюзия… Она закусила губу до боли, и слёзы полились так сильно… Потом кое-как высвободила одну руку – вторую не могла – и стала гладить его голову, лёгонько, дрожащими пальцами, перебирая его тёмно-карие, слегка волнистые густые волосы. Анрэи не стригся, как «эти», шиповские, почти под ноль, оставляя вместо волос жёсткую, как у свиней, щетину…

Они представляли собой совершенно нелепую «композицию». Её ноги в горячем тазу, в котором плавает кусок одеяла – она закутана им так, как мужчины «умеют» (в кавычках) упаковывать новогодние подарки, – да ещё она и в куртке, которая, скорее броник, кольчуга, а не куртка. Он, извернувшись над тазом, стоя на коленях и в буцах, утонул головой в её ногах… Такое может только случиться – не придуматься и не присниться.

…И она вдруг что-то произнесла – плача. Анрэи услышал «счастье»… Потом они сидели молча, пока дыхание обоих не стало почти ровным… Иногда только она резко и невольно вздрагивала, как человек долго до этого плакавший. Счастье, наверное, выглядит именно так, не иначе… Кругом была квартирка – скорее, бытовка, чем жильё, потому что Анрэи и быт-то какой-никакой не успел ещё наладить… И Наэтэ в этой не ремонтированной сто лет каморке смотрелась, как залетевшая в чулан с рухлядью сияющая звезда.

Они сидели так до онемения, вода в тазу остыла. Наконец, она стала пытаться высвободиться из пледа. Анрэи поднял голову, сел на коленях и помог ей… Волосы её спутались и закрывали сейчас часть лица, но тем ярче горели глаза, тем «иконописнее» были прямой, нежный её нос, чуть «округленный» на кончике, и тонкое переносье… Он восхищённо и поражённо смотрел на неё. Она чуть опустила глаза – словно бы давала ему насмотреться на себя, любоваться собой… И только шмыгала носом иногда.

– О, Боже, Наэтэ, – спохватился он, – давай твои ноги сушить… Давай снимем с тебя эту куртку, – и почувствовал на себе свои буцы-ботинки – неуместные, мешающие.

Пока он возился с тяжёлыми своими буцами и затёкшими ногами, которые его плохо слушались, Наэтэ достала свои в колготках ноги из таза с водой и поставила на ковёр-палас, который, слава Богу, у Анрэи был и покрывал почти весь пол в комнате. Затем сбросила куртку, встала и, задрав платье, начала стягивать колготки привычным движением рук – не стеснялась как будто Анрэи… Приспустив колготки, села опять на диван. И тут Анрэи, не ожидая от себя такой прыти, подскочил к ней, нежно захватил и отстранил её руки и стал осторожно снимать с её ног этот «лишний лак». Открыв даже рот – от близости её тела, кожи… Он медленно освободил её ступни от прилипшей к ним мокроты, затем стащил с себя тонкий мягкий свитер и стал их «промокать», вытирать досуха… А она словно подавала ему десерт – свои ноги… В квартире стало темно, так как и на улице уже стало темно, – он забыл даже о свете, который можно включить. И она тоже не говорила: почему темно?

Отнеся таз с водой, и бухнув разом всю воду в ванну, он принёс ей свой длинный тёплый халат. Она как будто ждала этого и заранее была готова просунуть руки в рукава. Он подал ей его со спины – халат, она завернулась в него, не снимая платья, будто ей по-прежнему не хватало тепла, и так стояла к нему спиной – близко-близко. Без туфель она была вровень с ним, его лицо утонуло в её волосах, и он снова дышал их ароматом. А руки свои он положил ей сзади на плечи, – лучше сказать, они сами положились, и на её плечах была лишь тяжесть его ладоней, а сами руки он держал «на весу». Она приняла это так, будто он делал это уже не раз… Так они стояли некоторое время, потом она повернулась к нему лицом, и её губы оказались рядом с его, а её глаза поглотили его глаза, как океанская толща… Ещё секунда, и он сойдёт с ума, начнёт целовать её губы и всю её, всю!..