Александра Дикова - Кто такая сестра?

Все чаще ловлю себя на мысли, что вижу тебя в толпе прохожих. И очень злюсь, но не потому, что это не ты, а потому что кто-либо может быть на тебя похож. Ты не на кого не похож.

Я скучаю, и хочу, чтобы ты меня отругал. Тысячу раз, я – глупая.

Что-ж, мой День Рождения прошел, это был обычный день.

Так странно, когда я писала прошлое письмо, то, от 15 октября, я была в воодушевлении. Не считая, конечно, некоторых опасений, относительно обратной стороны моей профессии. Мое настроение и отношение к этому несколько изменилось. Я работаю в госпитале Святого Иоанна и живу там. Переезд оказался пустяковым, выяснилось, что у меня очень мало вещей. Туда мне помог устроиться доктор Нэд. Помнишь, болонка его жены, укусила тебя? Прошлой весной его жена умерла от тифа. Сказал, что в этом госпитале очень нужны врачи, да и медсестры. О, я согласилась сразу, меня не напугала даже теперешняя ситуация с продовольствием и медикаментами.

И вот, я здесь. Еще не давно я была воодушевлена, а теперь… Нужно столкнуться с этим лицом к лицу, чтобы смело сказать – да, я готова. И я спрашиваю себя – готова ли я? Смогу ли я? Я в растерянности, тогда как должна быть рада, что служу своей стране. Но что она мне дает теперь, чем мне гордиться, вдохновляться? В детстве родина дала мне дом, семью, красивые деревья, просторные луга и уверенность в том, что все честно и справедливо. А теперь, Тедди?.. Она, родина, наша страна, вывернута наизнанку, всё не так, всё ужасно, всё умирает, и я вижу только то, что как будто бы и должно считаться сейчас нормальными – гниющие, рваные раны на телах солдат, которые все как один делают это «Во имя…» Чего? Я в ужасе, Тедди, в ужасе! Неужели напугана? Должно быть, да.

Напуган ли ты там? Мне больно об этом думать. Лучше я буду бояться за нас обоих, а ты будь смел.

Тедди, Тедди, Тедди… Ты слышишь меня? Помнишь, как ты сердился, когда я, лет в пять, будила тебя среди ночи, если видела во сне что-то страшное? Ты так сердился, сам ещё ребёнок, но считающий себя взрослым старшим братом. Хмурил брови, пряча свои синие глаза, бурчал что-то, но все равно отодвигался на край кровати, и когда я ложилась, ты укутывал меня одеялом, как мумию (помнишь, этих чудных египетских мертвецов из нашей книги?). Не так уж ты и сердился, знал ведь, что ноги у меня ледяные… Твоя ворчливая забота меня забавляла.

Еще ты знал, что после кошмара мне сложно снова уснуть, и рассказывал мне что-нибудь. Это не было пересказом чьих-то книг, это были только твои сказки, самые необыкновенные из всех, какие я только слышала.

Утро 3 ноября. Такое чувство, что я что-то недорассказала тебе. В голове это копится, копится, но сказать всё это мне некому. Только не жалей меня, ты знаешь, я это ненавижу.

Я знаю, все заканчивается тем, чем началось. Рождение и смерть так похожи, как сон и то, что мы подразумеваем как жизнь. Мы скоро к чему-то придем. Для кого-то это будет победа, окончание войны, но это станет просто прежней пустотой, с которой все и началось. Все будто станет прежним (да, будто), но те, кого затронула война, так и останутся в ней, в этом задымленном временном интервале, храня её против воли в своих мыслях и сердцах. Мы просто станем притворяться прежними, будем пить чай и носить белые перчатки, но все это будет оправданием, вот, мол, всё теперь по-прежнему, мир. И смысла в этом нет.

Каждый день я читаю газеты, Тедди. Там скачут, то и дело, из строки в строку, одни и те же слова: «Битва при Аррасе была… Первая мировая война…»

Родители написали мне, что решили уехать.

Эвакуация стала для многих тем самым оправданием. Они ропщут о безопасности, распихивая по корсетам украшения, а по потайным карманам серебряные чайные ложки. Говорят о смелости солдат, сами сбегая чуть что, как крысы с тонущего корабля. Да здравствует смелость солдат, ибо вся трусость переселилась в душонки перепудренных леди и сачкующих джентльменов. О, как я зла. Над городом летают вражьи дирижабли, все разбегаются по норам, спасаясь. Я сижу в душной, отдаленной от тебя комнате. Я далеко от города, я в тылу. Мы все далеко от войны, а она грохочет совсем рядом. Спросишь, отчего я злюсь? Да потому, что ты там! Ты в опасности. А я схожу здесь с ума! Все спасаются, а ты… Зачем ты уехал? Зачем? Тедди!

Мы выхаживаем солдат, но они умирают. Ты думаешь, я залечиваю их раны? Боже, да они почти все едва живы, едва! А медикаментов почти не осталось, только в пригороде. Я говорю с ними, читаю им, мысленно называя их твоим именем. Укрываю их одеялами, кормлю и мою. Они – это ниточки к тебе. Но смерть обрывает эти нити к тебе. И тогда ты снова совсем далеко.

Пора задуть свечу и лечь спать. Тебе ведь не холодно?..

Это утро окрасилось для меня серо-зелёными цветами ностальгии по детству. Помнишь, Тедди, одно время, на Васильковой улице жила мисс Аркетт? Та пожилая леди (уже тогда пожилая), уехавшая в Девон. О, ты не представляешь моего удивления, когда я встретила ее, переходя железную дорогу.

Уставшая от бессонной ночи (с молодыми леди это бывает, не переживай, Тедди), я не стала нанимать экипаж и пошла пешком. Я шла вперед и вперед, погруженная в свои мысли, видя перед собой унылую дорогу и поля своей шляпки, которая как всегда сидела на моей беспокойной голове чуть криво.

Мисс Аркетт, как выяснилось из последующего разговора, с вокзала, невзирая на тяжелый чемодан, заехала в почтамт, чтобы посмотреть новые списки погибших. Сказала, на фронте ее племянник. Джордж или Джефф, я забыла.

Окраина, почти деревня, где находится больница Святого Иоанна, и где я живу (Боже, читать это, хуже, чем думать об этом), отделена от пригорода (за ним город, но там, говорят, становится опасно) железной дорогой. Невдалеке от развилки, я и встретила пожилую леди, идущую неспешным шагом, без усилия держа в одной руке темно-коричневый чемодан, а в другой две связанных вместе круглых коробки. Колыхнув седыми кудряшками под шляпкой, она объяснила мне, что намерена найти дом, в котором сняла бы комнату, раз уж вынуждена была эвакуироваться, и к счастью, вещей, спасибо войне, много ей тащить не пришлось. И все это она вынуждена делать в гордом одиночестве, хоть леди это и не пристало. Она пробасила это очень достойно, Тедди, правда. И знаешь, она была даже очаровательна в своём нежно-розовом дорожном платье, несмотря на свою довольно крупную комплекцию.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.