Алла Лескова - Кошка дождя

– Только никому не говори, ладно? – попросил он.

– Не скажу, – ответила я. – Никому.

Никому и не сказала. Только вам через столько лет решила рассказать…

Ну и что хорошего в вашей зиме, кроме снега?

Гололед и транспортный коллапс.

И я упала, конечно, на сплошном льду во дворе, это мое хобби. Мандарины из сумки высыпались, такие красивые на снегу.

Мужичок совсем непритязательный мимо шел, стал мандарины собирать, а я лежу, на зимнее небо смотрю.

Говорю ему:

– Ты бы лучше меня поднял, чем мандарины мои.

– Так мандарины же легче, – отвечает.

Собрал мандарины и за меня взялся.

Но я уже почти на ногах была, на одной точно.

– Опохмелиться не на что, – говорит. – Дашь?

Дала.

И с больной коленкой спешу на работу.

А он рядом идет, мандаринку мою ест.

Потом за локоть тронул и говорит:

– Видишь пятиэтажку, вон… Я там вырос. Все детство там прошло. Ты хоть понимаешь? Все детство!

– Понимаю, конечно…

– Ничего ты не понимаешь, – как-то горько сказал мужик и пошел в другую сторону.

Сегодня наблюдала очень смешную сцену.

Муж, стоя во дворе под своим балконом, очень громко разговаривал со своей женой. По-грузински и с характерными жестами.

Жена стояла на балконе и тоже очень громко и как бы возмущаясь что-то отвечала мужу. И тоже с характерными жестами.

Они смотрели друг на друга и так что-то громко выясняли, очень темпераментно.

Но.

Самое интересное, что они все это говорили… в мобильники.

Было впечатление, что они ругаются.

Но это обманчивое впечатление. У некоторых народов так можно объясняться в любви.

А мобильник… Он, наверное, придавал им ощущение какого-то приватного и интимного разговора.

Который слышал весь квартал.

Мне очень понравилось.

Я думала, таких проводниц не бывает.

У вагона поезда Петербург – Москва в ожидании пассажиров стояла необыкновенная женщина.

Одна на всем длинном неуютном перроне, в форме, которая ей очень шла и красиво ее, миниатюрную, облегала.

Длинные кудрявые огненно-рыжие, естественного цвета, волосы.

Синие, настоящий синий редкий цвет, огромные глаза.

Ненакрашенные детские губы.

Очень грустная и красивая. Очень рыжая.

Я даже чуть остановилась, таких красивых и грустных рыжих проводниц я никогда не видела.

Что она делает в поездах?

Почему там?

Почему грустна и так красива?

Почему никто не подхватит ее на руки, такую миниатюрную и красивую и грустную, и не увезет навсегда в другую жизнь из этих пропитанных чужими запахами и судьбами вагонов?

Никогда не узнаю.

Наша кошка лежит на телевизоре и смотрит на меня.

А я смотрю на нее. Часто и подолгу смотрю.

А она на меня.

То сужает глаза, то расширяет.

То прикрывает их устало и вздрагивает во сне.

То внимательно смотрит совсем человеческими глазами и не моргает.

Они меняются, как у человека.

Я смотрю на нее и успокаиваюсь. И я думаю, какое счастье, что ты есть у нас.

Живая, веселая, хулиганистая, заботливая и ласковая. И все понимающая. Все. Даже не сомневаюсь.

А до этого почти двадцать лет был у нас Пушок.

Он тяжело умирал.

Сын делал ему уколы, стиснув зубы и сглатывая слезы.

Я видела, что это уже бесполезно, но молчала. Все равно бы делал. Все равно бы надеялся.

Он звонил из института каждые полчаса и спрашивал, как там Пушок, не лучше ли, не стал ли ходить и есть и пить…

А потом Пушок резко вскрикнул, невыносим был тот крик, незабываем… И обмяк. При мне.

Я была одна дома. Я позвонила сыну, и он примчался с другого конца города, клянусь, за пять минут.

А теперь на меня смотрит совсем другая, но такая же родная Муська.

А я смотрю на нее. И это тоже называется счастье.

У Маши сегодня день рождения.

Она и так в тоскливые суровые будни обворожительная, а сегодня пришла – вообще!

Похудела за год на 20 кг, в платье красоты неземной, с новой негритянской прической и серьгами, повторяющими узор на платье, это же надо было так найти, так подобрать. Совершенна до неприличия.

Я ей так и сказала.

Что нельзя быть такой безукоризненной, нужно оставлять зазор, куда остальные женщины по работе могли бы влезть со всеми своими несовершенствами и килограммами.

Она расхохоталась и стала нарезать пирог с курицей и грибами из «Пирогового дворика» и рулет с яблоками и изюмом, оттуда же.

А потом ее пришел поздравлять наш юрист, бывший военный прокурор, который летом поперхнулся, увидев глубокое декольте другой именинницы, Лили, и тут же сказал, что Березовский вовсе не умер.

От смущения так сказал.

А сегодня просто онемел и не вспомнил ни одного олигарха.

Просто смотрел грустно на пирог и говорил:

– Какая ты, Машенька, все же. Какая ты…

– Да, я такая, – как всегда ответила Маша и начала фотосессию с бордовой герберой, которую утром я ей поставила в вазу.

А потом рассказала про вчерашний тайский массаж с настоящей таитянкой, которая все время, за сто долларов в час, смеялась, хотя щекотно было Маше, а не ей. И смеяться должна была Маша.

Но она сдерживалась, стыдно было перед таитянкой. Зато сегодня на работе посмеялась от души.

Хотя никто не щекотал, а просто было весело.

Считается, что с годами человека все труднее чем-то удивить.

Он как бы мудреет и успокаивается.

Он смотрит на эту жизнь всепонимающе, должен смотреть…

Он как бы давно не имеет претензий к миру и человечеству. Ему как бы все уже с ними ясно. С миром и человечеством.

Остается дожить свой век с полуулыбкой умеренных эмоций. Ровных и не новых уж точно.

Не получается так. У меня не получается. Наоборот.

С каждым годом я все больше начинаю удивляться всему, что происходит.

Глаза все больше расширяю, а руки все больше развожу в стороны.

Я удивляюсь и радуюсь. Или расстраиваюсь. Но каждый раз удивляюсь.

Как поразительно все же закольцовываются жизненные сюжеты.

На втором примерно курсе я зачитывала до дыр роман одного писателя. Перечитывала и спала с ним. И сегодня помню почти каждую страницу.

Прошло много лет, хотя на самом деле мало.

И вот мне пишет женщина с фамилией этого писателя и спрашивает, как купить мою книжку.

Женщина оказалась дочерью писателя.

И это мне не снится. Это так закручивается что-то новое в жизни, и у меня опять расширяются глаза и начинает биться сердце.

И потом мы общаемся, и она вдруг приезжает на один день в мой город из своего, на один день только. Чтобы повидаться, поговорить и подарить мне новые книги своего папы, которому уже много лет, но он работает, пишет и водит машину без очков.