Петр Абатин - Когда везде слышен смех

– Чего ты сидишь? – выходя из кабинета, просила учительница. – Опять размечтался? Все уже по домам разбежались. Давай, иди. Нечего тут сидеть.

«Может все ей рассказать? – подумал он. – Попросить защиты? Нет. Нет. Только не так. Однажды я уже пожаловался. Было только хуже. Нет. Я все стерплю. Когда-то это должно кончиться. Придет время – я стану победителем».

Кристос тяжело вздохнул, оглядел стены класса, будто прощаясь со спокойствием, взял ранец за лямку и медленно побрел к выходу, волоча его по полу.

В глазах учительницы он был всего лишь мечтательным дурачком, не способным ответить на многие элементарные вопросы ее предмета. Он был одним из многих. Тех, в кого она вбивала знания всеми правдами и неправдами, но кого совершенно не стремилась понять.

Кристос прошел по коридору и спустился на первый этаж. Уже отсюда через открытые окна он слышал гомон многочисленных одноклассников и других, желающих поглазеть. Кристос мог бы прожить без этого, он был бы счастлив не будь в его жизни этих ситуаций. Но раз они были – теперь он был к ним готов. И пусть этого совсем-совсем не хотелось.

Он вышел на крыльцо, и толпа человек в тридцать мигом окружила его, завертела. Кристос не мог пошевелиться, зажатый со всех сторон. Его куда-то вели.

Радостно ликуя и смеясь, толпа обогнула небольшое здание школы и остановилась в тенистом дворике у сада. Дети расступились, оставляя Кристоса в центре. Кто-то вырвал у него из рук ранец. Навстречу из толпы выдвинулся пухлый Гектор.

– Ну чего, навозник! – крикнул хулиган. – О чем сегодня мечтал? Расскажи.

Он ликовал, играя на людскую публику, жадную до зрелищ в любом возрасте.

– Я не навозник, – тихо ответил Кристос, сжимая кулаки.

– Что? А кто же ты? От тебя воняет за версту. Разве нет? Ты гоняешь мулов, да? А потом в этой же одежде идешь в школу?

Толстый мальчишка сильно потел от жары и упорства, но тем не менее был бодр и горяч.

– Нет! – крикнул хриплым голосом Кристос. – У меня есть другая одежда.

– А почему же от тебя всегда воняет? – ехидно спросил Гектор.

Кристос знал, что это ложь. Он не вонял. И многие ему об этом говорили.

В горле застыл комок, глаза затянулись пеленой слез.

– Что тебе от меня надо? – сухо, едва выдавливая слова, спросил он. – Оставьте меня в покое.

Толстяк подошел ближе и занес над ним красный кулак.

– Такие как ты не должны быть вместе со всеми.

Он сильно ударил его по лицу, в челюсть. Кристос упал и тут же зарыдал, обхватив голову руками.

– Ты слюнтяй, «навозник», – крикнул над ним Гектор. – Трусливый и никчемный. О чем мечтаешь?

Он снова ударил его рукой по голове. Толпа зарычала, заулюлюкала. Гектор засмеялся и прижал его ногой, не давая подняться.

– Лежи на своем месте, навозник.

Он резко бросился на Кристоса и придавил его к земле всем телом, схватил руками за шею. Его красное лицо нависло над ним. Со лба капали крупные капли пота.

С ненавистью и злобой Гектор прошипел, брызгая слюной:

– Я бы удавил тебя, но что я буду делать, когда тебя не станет? Кто будет радовать нас? Правда, ребята?

Толпа загудела, засвистела…

Откуда-то послышался громкий женский голос. Дети мигом бросились в разные стороны, уносясь кто куда. Женщина кричала на непонятном языке и быстро приближалась, но Кристос уже никого не слышал. Он лежал, продолжая закрывать руками лицо. Толстяк ослабил хватку и мигом поднялся на ноги. К нему подошла женщина в соломенной шляпе и с красной сумкой на плече. Она что-то говорила и указывала на Кристоса, явно негодуя.

– А я ничего, – развел руками Гектор, нагло усмехнулся и бросился бежать.

– Это твое? – Света поднесла мальчику брошенный кем-то из толпы ранец. – Как ты?

Она помогла ему подняться на ноги и с жалостью осмотрела его. Неприятное ощущение наполнило ее. Она гадко выругалась вслед убегавшему толстому мальчишке. Кристос хлюпал носом и, казалось, не обращал на нее никакого внимания.

– Он не поранил тебя? Молодца какие! Толпой окружили, а! – Света натурально злилась. Кристос молчал. Он опустил глаза и смотрел в землю.

– Держи, – она отдала ему ранец. – Иди домой, мальчик. Тебя проводить?

Она смущенно усмехнулась, видя непонимание в его взгляде.

– Sorry. Where is your home? – как могла, спросила она по-английски. 4 4 Прости. Где твой дом?

Он продолжал молчать.

– Parents? Family? 5 5 Родители? Семья?

Мальчик поднял заплаканные глаза и пристально посмотрел на нее. Но лишь на миг. Затем громко всхлипнул, схватил ранец и бросился бежать.

– Подожди! Wait! 6 6 Подожди! – крикнула вслед Света, но мальчик уже скрылся за углом дома.

– Мальчишки, – вздохнула она.

«Понял ли он меня? Одно то радует, что я послужила причиной прекращения этого безобразия».

Она поправила сумку на плече и двинулась в сторону улицы, с которой так внезапно заскочила в маленький школьный дворик, услышав шум. Этот несчастный мальчик теперь не выходил из головы. За что они его так? Почему все вместе? Чем он провинился? Детская жестокость, как и радость, не знает границ, она повсеместна и, получается, одинакова всюду.

Света печально покачала головой и прошла вдоль по улочке, уходящей вверх, потом спускающейся вниз. Здесь, вдали от туристических маршрутов было тихо и безмятежно. В это время дня все городские окна были закрыты и многие местные отдыхали, предаваясь сиесте.

Она вспомнила что-то из своего школьного детства. В ее классе тоже был мальчик, которого все обижали. За худобу обзывали дистрофиком и часто после уроков не били, но скорее травили, вот так же, окружив толпой. Этот взгляд, да. Тот же самый отрешенный пустой, без обиды и ненависти, только с немым вопросом – «зачем?». Что стало с тем мальчишкой она не знала, да и имени его уже не помнила. Но его взгляд она зафиксировала в памяти навсегда. И сейчас, в глазах этого греческого паренька она различила то же, что видела когда-то давно, будучи в числе тех, кто окружал толпой и травил. Ей стало грустно.

Все в жизни возвращается. Она вспомнила и свои переживания и призывы друзей, зовущих пойти с ними. Потом вечерние угрызения совести перед сном. Как бы она хотела вернуть все назад. Не участвовать в том фарсе, а повернуть все в иное русло. Помочь тому мальчику, оттолкнуть обидчиков от него и показать ему – что он в этой жизни не один. Что есть те, кто может проявить доброту и помочь ему. Ведь жизнь наверняка еще не раз явит ему свое истинное лицо, мрачное и холодное, в маске трагедии. Но она не могла поставить себя рядом с ним. Никак. Иначе ее собственная судьба сплелась бы с его воедино, делая ее саму такой же жертвой жестокости большинства.

Света спустилась вниз по улице и оказалась на утесе, усаженном домами, отелями, и церквями. Этот вид создавал ощущение лицезрения какой-то затейливой инсталляции, но никак не живого города. Белые стены, синие крыши и купола нависали над кальдерой Санторини. Над глубокой темно-синей воронкой, оставшейся от некогда величественного вулкана Стронгили, взорвавшегося более трех тысяч лет назад.