Петр Абатин - Когда везде слышен смех

Кристос помнил, чему учила мама, а потом и дед. Всегда нужно быть вежливым. Никогда не забывать благодарить людей, а еще лучше – отплатить сполна. Главное стремление в жизни человека, как когда-то усвоил Кристос – это сделать больше добра, чем сделали тебе. Это был один из смыслов его настоящей маленькой жизни.

Лицо женщины, ее обеспокоенные глаза не выходили из головы мальчика. Он встал и недовольно хмыкнул. Потом в сердцах пнул мелкие камушки в сторону обрыва. Что-то нужно было делать. Но что? Ведь он был так расстроен тогда, он плакал. Что он мог ей сказать? Ведь ему было очень стыдно, что люди видят его неудачу, его унижение. Он снова опустился на камень и задумчиво посмотрел на стену слева от себя. Там красовался хорошо нарисованный мул. Кристос ясно помнил тот день, когда его нарисовал. Это был последний раз, когда он касался углем стены.

Было это год или два назад. В тот день он долго не выходил из своего гротика, увлеченно рисуя, и лишь под вечер, когда солнце уже клонилось к закату, поднялся на скалу и медленно побрел домой. Дед, необычайно обеспокоенный, спешил ему навстречу.

– Кристос, мальчик, – запыхавшись, сказал Андреас. – Пошли скорее.

– Что случилось, деда? Ты зачем бежал?

Но старик больше не проронил ни слова до самого дома. Лишь крепко сжимал руку внука и тянул за собой. Когда дверь была заперта, а сам мальчик сел на кровати напротив него, Андреас рассказал ему, что его родителей больше нет.

Позже Кристос узнал, что мама с папой погибли в автомобильной катастрофе, но тогда, после слов деда он проревел несколько дней к ряду, не желая мириться с действительностью и не слушая более ничего.

С тех пор минуло время, и восьмилетний мальчик уже хорошо понимал, что смерть всегда ходит рядом. Она где-то здесь. Просто мы ее не видим. И она ждет. Каким-то чутьем он осознал это и принял спокойно, так, как мог это сделать только человек его возраста. Правда, для себя все же Кристос окончательно не решил – как он отреагирует, случись что с дедом. Терять его он совсем не хотел. И к пониманию о неизбежности смерти прибавлялось огромное нежелание думать о будущем. Вплоть до полного отрицания.

В свои годы он вел серьезную философскую линию, но, естественно, этого не понимал. Для него, как и для большинства детей жизнь могла протекать без лишних мыслей, если не считать покорного принятия смерти. Но ведь беззаботной его жизнь не была, и думать все-таки приходилось. Думать и выдумывать. И в отличие от иных детей, он уже мог сказать – что для него правда, а что вымысел.

Правдой был мир, где он победитель. Вымыслом казался весь суровый обиход реальности. Там, где он плачет от невозможности понять обидчиков, он быть не хочет, а там, где стоит у руля корабля – находится всегда. Пусть, конечно, все это на самом деле наоборот. Но он знал – все изменится. И произойдет это не в каком-то там будущем, нет. Это произойдет прямо здесь и сейчас. И будет всегда.

Он будет сидеть так же на камне и представлять себе печали и беды других людей, их радости, переживания. И тогда он точно сможет сделать много добра. Он сумеет помочь и дать совет. Будет способен протянуть руку и тоже поднять чей-нибудь ранец, брошенный хулиганами в пыль. Он сумеет рассказать другим людям – как не нужно поступать, чтобы остальным было плохо. Он поведает много дивных историй и нарисует невообразимое количество чудесных рисунков. Кристос это знал. Потому что именно сейчас, в этот самый момент, все уже было так.

Из мыслей вырвала новая тревога. Он отвел глаза от изображенного на стене мула и посмотрел в сторону горизонта. Солнце медленно пряталось за скалой, оставляя освещенной лишь половину гротика. Какое-то гнетущее чувство зашевелилось в груди. Нечто неприятное и нежданное.

Мальчик поднялся на ноги и прошелся взад-вперед.

«Нет, – думал он, – ничего плохого нет и быть не может».

«Все хорошо. Скоро я пойду к деду, и буду водить мулов с туристами. Стану поить и кормить уставших. Все как всегда. Потом, только солнце усядется, мы разведем всех по стойлам, а сами отправимся в таверну старика Влассиса. И под его шепелявую болтовню будем есть. Дед как обычно выпьет стакан-два вина, а я могу рассчитывать на апельсиновый сок и лепешки. После мы медленно пойдем к дому. Узкими улочками, мимо шумных отелей и уютных таверн, ресторанов и уличных кафе. Мы пойдем домой, минуя смешливые толпы и влюбленные пары, любопытные взгляды и лучезарные улыбки. Мы будем вдыхать ароматы ночи – цветущую магнолию и дым от печей.

Как хорошо, когда везде слышен смех. Когда, даже засыпая, слышишь его и знаешь, что все хорошо. Потому что, когда люди смеются – им хорошо, а если хорошо даже одному человеку, значит хорошо всем. Дед ворчит на шарканье ног по крыше. Но мне это нравится. Я люблю ощущение, что рядом всегда кто-то есть».

Кристос все же смог прогнать тревогу из сердца и решил немедля покинуть гротик. Он предполагал, что когда увидит деда, ему станет намного спокойней. Ведь тот всегда умел обосновать любые беспокойства и свести их на нет.

Мальчик взобрался по скале, как обычно рискуя сорваться вниз и пропасть навсегда, поднял свой ранец, повесил на плечи и быстрым шагом направился к городу. Было бы неплохо, подумал он, встретить ту иностранку и поблагодарить ее. Кто знает, где она сейчас?

Солнце медленно клонилось к закату, а ветер становился злее. Он бил в лицо и словно преграждал путь мальчику. Будто твердил, завывая в ушах: «Не ходи никуда, не ходи». От этого немыслимая тревога становилась сильнее, и Кристос ускорял шаг.

Света села в машину и включила радио. Из динамиков полилась энергичная местная мелодия. Что-то ритмичное и сугубо этническое. Греческий колорит. Музыка в комплект к гомону улочек, яркому солнцу, красивым домам и бирюзовому морю. Неотъемлемое приложение к запаху мяса на гриле и аромату вина.

Действительно. В открытое окно машины откуда-то прилетел запах еды и напомнил о голоде. Она не ела с завтрака. А сейчас – Света посмотрела на часы – без четверти три. Она пожала плечами, вытащила ключ из замка зажигания и открыла дверь. Хорошо, когда никто не ограничивает, не говорит – что делать. Можно просто взять и передумать уезжать. Пойти и усесться в каком-нибудь ресторанчике с видом на кальдеру и заказать себе уйму блюд.

Но чего она сейчас хотела?

Пробираясь узкими переулками в сторону кальдеры, Света начала осознавать, что одна. Среди множества лиц и звуков, среди сотен людей, окружающих ее, она одна. Никто не зовет с собой и не нужно самой никого звать. Нет диктата чужой воли, просьб, предложений. Как она отвыкла от этого.

В Москве, где-то там, оставалось все. Работа в постоянном непрекращающемся ритме. «Любимый» офис, «родной» коллектив. Отчетность, документация, счета. Потом недолгий вечерний отдых в прекрасно обставленной, но такой пустой квартире. Сон. Бессмысленные выходные в прогулках с подругами или за просмотром телека. Наконец, хождения на свидания без перспектив развития отношений. И где во всем этом смысл?