Александр Балашов - Прекрасное далёко

– А мне бы он не помешал, наверное, – самокритично сказал я. – Я, старички, готовясь к экзамену, стихи сочинил.

– Муза никак из сто пятой комнаты посетила? – съязвил Батищев.

– Муза посетила, – уклончиво ответил я. – Но не из сто пятой.

– Ладно, не томи голодную душу, – ответил Виталий. – Попросим автора, друзья! Таланту нужны поклонники.

Я откашлялся и прочёл:

– Да-а, – протянул Виталик. – Не знаю, как там в литературном плане, но актуально же, господа! Ак-ту-аль-но!

И фамильярно похлопав меня по плечу, гаркнул так выразительно, что на меня обернулась вся очередь:

– Ай да Сашка, ай да сукин сын!

После обеда я отправляюсь на вахту, где у телефона сидит бессменная тётя Маша и вяжет свой бесконечный шерстяной носок.

– Здравствуйте, тётя Маша! – улыбаясь, говорю я.

– Здравствуй, баламут, – глядя из-под очков, отвечает бдительная «тётя Маша», вахтёрша нашего студенческого общежития. Она всех нас звала «баламутами», и нам казалось, что все мы для неё на одно лицо. Но так нам только казалось. «Лиц, не проживающих в общежитии» верный страж казённого дома сурово и решительно задерживала в вестибюле с с сакраментальным вопросом: «Куда-а?».

– Тётя Маша, – говорю я, глядя на мелькающие в моих глазах стальные спицы, – наверное, ваши внуки не в рубашках, а в ваших носках рождаются. Можно позвонить?

– Звони, баламут!

Я поднимаю трубку и, волнуясь, словно на экзамене у Семёнова, набираю её домашний номер.

– Это столовая? – спрашиваю я не своим голосом. Это моя уловка. Если брала трубку её строгая мама и говорила: «Это не столовая! Это – квартира! Боже, какой идиот всё время путает номер!» – я извинялся и вешал трубку. Если к аппарату подходила она, то на другом конце провода поддерживали мою игру и в ответ слышалось:

– Вы угадали. Слушаю вас внимательно.

– Значит, это столовая, – повторял я фразу с грузинским акцентом, которому научился у моего сокурсника Додо Пуринашвили. – Куда сгружать мараканские апельсины?

…На этот раз в трубке – долгое молчание.

– Это столовая? – повторяю я, подстраиваясь под интонации Пуринашвили. – Куда грузить апельсины бочками? Продукт скоропортящийся. Не примете, на базаре с руками оторвут, сами понимаете…

Я хорошо парадирую рыжего Пуринашвили. Вот уж раньше бы никогда не подумал, что грузины бывают рыжими. Но Додо мне объяснил, что в Кахетии, где живут его дорогие, папа, мама, три брата и сестра, каждый третий грузин – рыжий. Выходит, Додо был тем третьим из условного статистического ряда.

– Я не шучу с вами! – Куда, спрашиваю вас, грузить апельсины бочками?

Наверное, думаю я, она не ожидала от меня таких актёрских способностей. Она молчит. От восторга, наверное, и должно быть зажимает ладошкой свои пухлые алые губки, чтобы не расхохотаться…

Потом голос из трубки спрашивает:

– Скажите, а в какую столовую завезли апельсины?

Всё. Я узнаю голос её строгой мамы и тут же кладу трубку. Ничего, позвоню её попозже. Надеюсь, что за это время апельсины ещё не разберут.

Она – это Лена. Познакомился я с ней в начале семестра, когда мы вернулись из колхоза, где, как выражался Виталик, «местные жители помогали нам убирать картошку». Колхозников в том хозяйстве было мало, особенно трезвых. И если бы не наша студенческая орава во главе с профессором Семёновым, картофель бы сгнил на полях неубранным.

Целый месяц мы, мужчины группы ПГС, посмотрев фильм «Три плюс два», не брились. Не то чтобы лень на нас в колхозе напала. Просто дали коллективный зарок. Да и любопытно просто было, какие мы – мужики с бородами?

И странное дело, стоило мне отпустить бороду, как все вокруг стали замечать мою более чем скромную личность. Помню, как один малыш, гуляя с мамой за ручку, постоянно на меня оборачивался и, наконец, спросил мать: «А почему мальчик – и с бородой?».

А мама, такая современная мама, в фирменных джинсах, за которые она спекулянтам отвалила почти всю свою зарплату, демонстрируя врождённое чувство юмора, сказала сыну: «Это Дед Мороз в юности, Алёша».

В общем, как бы там ни было, но с бородой я чувствовал себя увереннее.

Впервые я увидел её на институтском вечере. Хорошо помню, как она вошла. Нет, не вошла – вплыла… Улыбнулась. Поправила причёску одним движением гибкой руки. Не знаю почему, но я смотрел только на неё. Виталька говорил, что любовь – это тот же химический процесс. Нужные реагенты смешиваются – и получается нужная реакция. Эта «химия» тогда случилась именно со мной. Вроде бы ничего особенного в ней не было, девчонка как девчонка. Но моя «химия» не поддавалась логическому объяснению происходящего процесса. Я всё смотрел, смотрел только на неё и боялся, что она перехватит мой взгляд. Её приглашали на один танец, на другой. Я же не решался к ней даже приблизиться. Вот сейчас, сейчас, думал я, будет следующий танец, когда наш институтский ВИА «Летучий голландец» запоёт «Для меня нет тебя прекрасней…», я подойду и приглашу. Но танец сменялся танцем. Наконец наши «летучие голландцы» притомились и, взяв под мышки свои гитары и солисток в мини-юбках, под всеобщее неудовольствие удалились с эстрады.

Ночью я долго вертелся на своей кровати, и в унисон моему настроению скрипели и охали ржавые пружины.

– Кончай скрипеть, старик! – не выдержал мой однокашник, сосед по койке комнаты № 102 студенческого общежития Виталик Хрусталёв.

– Влюбился… – простонал я.

Видно, мой стон заинтересовал Хрусталёва. Он привстал на койке, заскрипев своими пружинами, и, накинув хлипкое одеяло на плечи, став похожим на римского патриция, воскликнул:

– Да ну!

Я безысходно вздохнул в ответ.

– В кого же?

– В ту, с тёмно-синими глазами… Ты с ней два раза танцевал.

– В Леночку? – удивился Виталька, и пружины его кровати зарыдали, аккомпанируя ржавыми нотами его словам.

Я тоже привстал на кровати, накинув на свои мощи, словно саван, белую простыню.

– В неё, кажется… В Леночку. А вы, я вижу, уже познакомились?

– Да-а, старик, – не отвечая на мой вопрос, протянул Хрусталёв. – Плохи, брат, твои дела. Можно сказать, дрянь твои дела.

– Это почему же? – обиделся я.

– Да ты знаешь, Саша милый, в кого ты влюбился? – театрально воздев руки к потолку и роняя одеяло на пол, возопил Виталик.

– В кого? – тревожно спросил я.

– «В кого, в кого», – передразнил Хрусталёв. – В девушку из касты неприкасаемых.

– Чего-о? Ты что, индийских фильмов насмотрелся?

– Да ты знаешь, кто у неё папа? – вопросом на мой вопрос ответил Виталик.

– С мамой я знаком… По телефону. А папа-то – кто?

– Да уж не дед Пихто, а генерал-майор! Понял? Передаю по буквам: ге-не-рал! Усёк?