Сергей Рулёв - Запах жизни

Олег перевел на него невидящий взгляд, при этом его губы медленно растянулись в хитрую улыбку, и чуть ли не по слогам сказал:

– Прикинь, а они зеленые. Маленькие, гады, и зеленые, – он хихикнул, прикрыв рукой рот. Вернувшись к своему занятию, Олег наконец поймал то, что видел только он сам и сделал движение руками, как если бы положил что-то в пакет, если бы он у него был, а потом сжал горловину. – Один есть, пробормотал он и снова встал, оглядываясь по сторонам.

– Вон там, – внезапно сказал Стас и ткнул наугад пальцем. Олег послушно отправился искать в указанном направлении.

– Во выкаблучивает, – довольно захихикал Стас. – Чертиков ловит. У него это коронный глюк.

Юрка и Димка сидели широко раскрыв глаза и рты. Такого они действительно еще не видели.

Когда Олег поймал своего четвертого чертика, свой «приход» словил Игорь. Только у него это произошло не так спокойно, как у Олега. Резким движением отшвырнув в сторону пакет, он вскочил на ноги и, театральным жестом вскинув вверх руку, заорал:

– Нарисуйте мне собаку во всю стену!

Стас, Димка и Юрка чуть не подпрыгнули от неожиданности, а Олег наоборот, присел на корточки и вжал голову в плечи. Игорь тем временем, широко расставив в стороны руки, стал кружиться на одном месте, по всей видимости изображая самолет.

– «Боинг семьсот сорок семь» идет на посадку! – он издал звук, который должен был означать гудение моторов вышеупомянутого «Боинга».

– Второй пилот запрашивает диспетчера. Разрешите посадку! – и он снова загудел.

Это действительно было смешно. То есть, это конечно было глупо, но то, как все это выглядело, было очень смешно. Ребята не выдержали и покатились со смеху.

В это время Олег, оправившийся от испуга, вызванного воплем Игоря, встал и, заикаясь, сказал:

– Чего орешь, придурок? Ты мне всех зеленых распугаешь!

Игорь тут же сложил крылья и направился прямиком к приятелю.

– А где они у тебя? Покажи.

Олег тут же спрятал за спиной несуществующий пакет.

– Не покажу. Ты их отпустишь, – жалобно, почти плаксиво, пробормотал Олег.

– Да не бойся, не отпущу, – успокоил его Игорь и снова голосом, не терпящим возражений, сказал:

– Дай!

Олег поколебался немного и протянул мнимый пакет Игорю. Тот «взял» его, «раскрыл», потом засмеялся и «вытряхнул» «пакет».

– Дурак, – заявил он и тут же потерял всякий интерес к приятелю. Раскинув руки, он снова принялся изображать самолет. Только теперь он стал бегать по чердаку, завывая и топая так, словно изо6ражал не парящую в воздухе машину, а вз6есившегося от прокисшего кокосового молока слона.

Олег же ползал на коленях по полу, пытаясь собрать разбегающихся во все стороны чертиков. Юрка и Стас смеялись, словно припадочные. Димка тоже хохотал, но в глубине души ему отчего-то было не по себе. «Неправильно как-то все это», – думал он, но глядя на дуркующих Олега и Игоря, не мог удержаться от смеха.

Совершенно неожиданно для всех эту клоунаду прервал грохот резко откинутого в сторону люка.

Смех оборвался, как по команде, а Игорь с Олегом моментально замерли, словно играли в детскую игру «Море волнуется раз», более, в общем-то, подходящую для их возраста. Когда в проеме люка показалась голова, все, в том числе и находящиеся в параллельном измерении Олег с Игорем, поняли, что нужно делать ноги.

– Прячемся! – громко прошептал Юрка, и ребята резво разбежались в разные стороны, стараясь как можно быстрее оказаться в самых темных углах чердака.

Олег и Игорь действовали не так быстро, поэтому залезший на чердак мужчина лет сорока успел их заметить и тут же разразился бурным потоком ругани, общий смысл которой сводился к тому, что сейчас он поймает и открутит головы паршивцам, которые топают над его головой так, что сыплется штукатурка. Конечно, в прямом изложении угрозы были ярче и круче.

Веселье закончилось, становилось не до смеха. Продолжая ругаться всякими нехорошими словами, мужчина бросился вслед за Олегом и Игорем. В этом заключалась его главная тактическая ошибка.

Воспользовавшись тем, что тот достаточно далеко отошел от открытого люка, Юрка, Димка и Стас, каждый из своего угла кинулись к спасительному выходу. Держащий за шиворот отчаянно брыкающегося Игоря мужчина слишком поздно понял свой промах – троица уже активно преодолевала ведущие вниз ступеньки чердачной лестницы.

Димка лез последним.

– Закрой люк! – крикнул ему Юрка, находящийся уже на площадке между четвертым и пятым этажами.

Димка добросовестно попытался это сделать, в результате чего тяжелая дверца, которую он не смог удержать одной рукой, захлопнулась сама, при этом довольно ощутимо долбанув Димку по макушке. Не ожидавший такого подвоха, Димка отпустил руку, которой держался за лестницу, и закончил свой спуск в состоянии свободного полета. Приземлившись мягким местом на пол, он подскочил и, схватившись левой рукой за макушку, побежал вниз догонять своих товарищей. Перепрыгивая через две ступеньки, Димка невольно морщился от боли в голове и копчике. Но самое неприятное в этой ситуации заключалось а том, что этот жуткий конфуз умудрился увидеть Стас, и теперь он наверняка расскажет о нем Юрке. Вот они тогда над ним посмеются! Небось похлеще чем над этими токсиками.

Выбежав из подъезда, Димка увидел улепетывающих со всех ног Юрку и Стаса. Сначала он хотел побежать вслед за ними, но потом передумал.

Почесав начавшую выступать на темечке шишку, Димка тихо выругался и пробормотал:

– Трусы несчастные.

Потом немного подумал и добавил:

– А еще друзья, называется.

После чего поправил на плече сумку и не спеша пошел домой.

Во дворе было довольно тихо. В таких старых глухих двориках всегда бывает почти тихо, в любое время суток. Шум с улицы сюда приходит приглушенным и каким-то сглаженным. Он не раздражает, а скорее наоборот умиротворяет и даже успокаивает, убаюкивая, словно колыбельная песня. Особенно вечером. И легкую дремоту двора не нарушают – ни беготня малышни, ни постукивание о старый деревянный стол костяшек домино, которым балуются местные старички, ни шелест листвы больших деревьев, укрывающих двор тенью и делающих его таким родным и уютным…

Ни о чем таком Вадим и не думал. Впрочем, двое его приятелей от подобных мыслей находились еще дальше. Все трое просто сидели на скамейке возле одного из подъездов и откровенно скучали. В шестнадцатилетнем возрасте душе не нужно умиротворение, ей нужно совсем, другое. Почувствовав, что от получасового сидения на жесткой скамейке начинают затекать все мышцы. Вадим потянулся, после чего посмотрел на часы: 18.30. Паленый заметил это движение и, лениво тряхнув своими белесыми патлами, от которых, собственно говоря, и пошло его прозвище, пробурчал: