Константин Строев - Приглашение в школу (сборник)

После возвращения в расположение батальона мне было приказано срочно принять штатный взвод в одной из наших рот.

Замелькали дни и ночи беспокойной фронтовой жизни, детали которой по прошествии многих десятилетий уже поистёрлись в моей памяти и возникают только в редкие минуты, как, например, в этот раз – на борту современного авиалайнера. Но, появившись, они, как пламя догорающего костра, вскоре гаснут в сознании, вытесняемые сиюминутными заботами, вечной погоней за призрачным благополучием, поджидающими нас на каждом шагу невзгодами, – до следующего раза…

Тут опять плавное течение моих мыслей было внезапно прервано громким голосом стюардессы, предлагающей застегнуть ремни. Ещё пара-другая минут – и мы совершили посадку. Пассажиры дружно задвигались, доставая с полок свою ручную кладь, оправляя помятую одежду. Я помог своему молодому попутчику выбраться из узкого прохода между креслами. Он поблагодарил меня с виноватой улыбкой, видно раскаиваясь, что не поддержал со мной разговор в полёте, и заковылял, опираясь на костыль, вместе со всеми к выходу.

Всё ещё пребывая под впечатлением нахлынувших на меня воспоминаний, я не спешил к выходу. Думали ли мы, пережившие ту жесточайшую войну и наивно считавшие её последней, что спустя более чем полвека нам придётся встречать попутчиков, покалеченных в вооружённых конфликтах, и сейчас терзающих нашу Родину?

Мои дочери уже взрослые. Но, как и в детстве, под Новый год они ждут, что я принесу в дом приятно пахнущую хвоей ёлку, без которой они не мыслят себе этого самого любимого в году праздника. Пока ёлка стоит в доме, по вечерам часто вспоминаем, как у нас проходил этот праздник в прошедшие годы. А недавно одна из дочерей с несвойственной её возрасту непосредственностью вдруг поинтересовалась:

– А в войну на Новый год ёлку устраивали? – и тут же, осознав наивность своего вопроса, поправилась. – В войну, наверное, и Новый год не встречали? Не до того, конечно, было!

А я стал вспоминать, как приходилось проводить каждую новогоднюю ночь в военную пору, и рассказал им о встрече последнего, победного года Великой Отечественной войны.

В конце 1944 года наша дивизия занимала оборону на захваченном у противника довольно обширном участке польской территории за Вислой, у города Сандомир. Месяца два, как завершились кровопролитные бои за овладение и удержание этого плацдарма. Наблюдалась размеренная (если можно так сказать о военных действиях) позиционная активность воюющих сторон, вся тяжесть которой ложилась в основном на подразделения разведчиков и сапёров.

Наш сапёрный батальон располагался в землянках километрах в трёх от переднего края, но каждый вечер почти весь батальон, за исключением штаба и хозяйственных подразделений, отправлялся на передний край для возведения ночью заграждений и минирования в нейтральной полосе.

В середине декабря на плацдарме началось интенсивное движение войск, по которому можно было безошибочно угадать скорое начало наступления.

С приближением Нового года к повседневным нашим заботам прибавились хлопоты по подготовке к его встрече. Да-да! Хотя шла война, мы воевали, но ничто человеческое нам не было чуждо. И все мы, конечно, желали, чтобы встреча Нового года осуществилась именно здесь, на обжитом месте, где можно было бы при благоприятном стечении обстоятельств создать себе праздничную обстановку, хоть чуть-чуть напоминающую далёкую мирную жизнь. С оживлением движения войск на плацдарме это становилось всё менее вероятным. Но мы не теряли надежды.

Вот уже и утро 30 декабря. Мой старшина заговорщицки щурит глаза при встрече. Мне понятно его настроение: втайне от всех у него в каптёрке заквашена бражка из бураков, привезённых загодя с передовой, – будет ощутимая прибавка к официальным ста граммам. Но к полудню всех офицеров вызывают в штаб батальона. Идём со смутным предчувствием чего-то недоброго. Так и есть! Получено приказание завтра выступить маршем к новому месторасположению. Марш небольшой – всего на двое суток, километров на 50, но ясно одно: Новый год будем встречать на марше.

Назавтра, во второй половине дня, с целью маскировки незадолго до наступления сумерек, хотя погода пасмурная, покидаем землянки, ставшие уже такими родными для нас. Идём всем батальоном. Впереди шагает первая рота, а моя, вторая, – за ней следом. Командиры взводов за моей спиной на ходу переговариваются, балагурят с солдатами. Они из бывших политработников и по своей старой выучке поднимают дух личному составу, и это у них хорошо получается.

В деревню, где нам назначено ночевать и где придётся встречать Новый год, приходим часов этак в десять вечера. Но деревня вся забита войсками, только что прибывшими на плацдарм. Кое-как удалось разместить на ночлег первую роту, обоз и штаб. Для моей роты, как ни старались, найти места для ночлега не удалось. Получаю приказание идти до следующей деревни и там располагаться на ночлег.

Не теряя времени, отправляемся в путь. Идём быстро. Солдаты, хотя и устали, но тоже спешат добраться до ночлега побыстрее. Через час мы уже в деревне. Но и тут нас ждут неприятности: обходим дом за домом – и в каждом полно солдат какой-то другой, только что прибывшей на плацдарм дивизии.

Я уже не помышляю о встрече Нового года – как бы разместить роту на отдых! Это необходимо – ведь завтра снова в поход! Наконец, потеряв всякую надежду найти в этой деревне ночлег, обнаруживаем на отшибе три пустующих строения и занимаем их, не обращая внимания на то, что они не очень-то приспособлены для жилья.

В покосившейся хате, где я остановился, – самой маленькой и неказистой из тех, что удалось разыскать, – со мной ещё наш старшина, мой связной и несколько солдат. Командиры взводов остановились в домах со своими солдатами. Никто не ложится спать. Все ждут, когда старшина достанет из ротной повозки канистрочку со спиртом и отмерит каждому по “наркомовской” норме – 43 грамма спирта, а может, и побольше в связи с неординарностью момента. Солдаты, сложив карабины, подсумки с патронами, лопаты и топоры в углу у дверей, развязывают вещмешки и извлекают из них все компоненты сухого пайка, выданного на время похода. В котелке на печурке, заботливо разожжённой кем-то, греется вода для чая.

Наконец, священнодействие по розливу спирта закончено. На столе, освещённом огарком свечи, – нарезанный угловатыми ломтями ржаной хлеб, раскрытые банки с тушёнкой, куски колотого сахара. Все ждут моей команды, то бишь тоста. Который час, – никто не знает, ибо ни у кого из присутствующих нет часов.

Решаю, что пора начинать. Поднимаюсь, чтобы произнести традиционное новогоднее поздравление. Но тут происходит нечто совершенно неожиданное, хотя и привычное для солдатского уха: со стороны передовой внезапно раздаётся оглушительная канонада. Начавшись, она не прекращается сразу же, как это бывает, когда артиллерия наносит огневой налёт по какой-нибудь цели, обнаруженной днём, а продолжается беспрерывно, как во время артподготовки, когда выстрелы отдельных орудий сливаются в непрерывный оглушительный рёв, от которого дрожит под ногами земля, звенят стёкла в окнах домов, а в блиндажах и землянках с потолка через щели в накате всё время сыплется земля.