Мария Фомальгаут - Шляпа что-то замышляпа

Хлопаю себя по лбу.

– Жизнь? Разумная?

– Она, родимая… ты давай, давай, смотри, чтобы побеги-то не разбежались, не схлопнулись… а то знаешь, сейчас обиднее всего, растили-растили, и на тебе…

Смотрю. Чтобы не разбежались, не схлопнулись, сейчас вообще много какие вселенные разбежаться хотят, рассыпаться в большом разрыве, думают, вышел их срок. Не позволяю разбежаться, сгоняю обратно, Жучка помогает, бегает, гавкает, покусывает галактики за бока, чтобы вернулись в стадо.

– Вставай.

– А?

– Вставай, говорю.

Смотрю в темноту ночи, не понимаю.

– Так… ночь же.

– Вижу, что не день.

Догадываюсь.

– А случилось чего-то?

– Случилось… давай скорей, дело-то такое, счас без урожая к черту останемся…

Бегу к полю, издалека слышу, шум, грохот, пальбу, сразу даже не понимаю, где палят. А вот, где-то посередине поля, это дело дрянь, что посередине поля, эдак и на другие ростки перекинется…

Стоп.

Хлопаю себя по лбу.

– Как перекинется, почему перекинется, как события одной вселенной на другую вселенную повлиять могут…

– Могут. Еще как могут.

Это хозяин.

– Вы что… мысли читаете?

– Чего читать, если ты вслух бормочешь… Они же вон, за пределы вселенной вышли… оружие у них многомерное…

– Это как? Многомерное?

– Я почем знаю, как… отберешь у них оружие, узнаешь как…

Пытаюсь отобрать оружие. Понимаю, что не могу, слишком много у них оружия этого, до черта много.

– Из земли выдергивай!

Крик хозяина пробивается через грохот.

– А?

– Из земли выдергивай, говорю!

– Так погибнет же росток!

– Чего росток, хочешь, чтобы все поле к черту погорело?

Не хочу. Но и росток выдергивать не хочу, где у них это оружие окаянное, где, где, где, а вот, неприметная планета, с которой все началось, здесь эту дрянь и производят, додумались, сволочи…

Сжимаю планету в кулаке, руку обжигает пламя, мир меркнет…

– …мозгов-то вообще, что ли, нет, астрофизик хренов… каким местом думаешь-то…

Хозяин перевязывает мне руку, сжимаю зубы, чтобы не застонать от боли.

Вспоминаю.

– А росток?

– Жив, жив твой росток… идиотище… чего церемониться, выдернул бы, да и все…

Хочу сказать, что так нельзя.

Не говорю.

– Ну, всё… айда собирать.

Не знаю, что собирать. Но иду.

Трава за ночь покрылась инеем, уже подмораживает, вот и осень, не улетел я за летом в теплые края.

Идем на поле, хозяин держит лезвие, хоть убейте, не понимаю, что будем делать.

– Ну, вот… осторожно верхушку срезаешь… там, где жизнь в космос вышла… ты смотри, не там, где разумная жизнь появилась, а там, где она в космос проклюнулась, понял, да?

Не понимаю. Вернее, это-то я понял, а вот то, что мы делаем…

– К-как срезать?

– Ножичком, как.

– Они же… погибнут.

– Погибнут, конечно. Ну, не погибнут, время остановится.

– Но… зачем?

– Зачем-зачем, на продажу, зачем… думаешь, чего растили-то?

Не верю себе. Срезаю побеги, все переворачивается внутри, понимаю, что никогда себе этого не прощу, никогда, никогда. А что делать, куда деваться, астрофизик я или где…

Наполняем корзины доверху, хозяин одергивает меня, да куда ты так сыпешь, хва уже, а то выпадут.

Сиротливо торчат обезглавленные вселенные.

– Эти тоже срезай давай… ботву… на корм пойдут… их в масле потушить, перцем приправить, так вообще ни в сказке сказать, ни пером описать…

Срезаю и эти тоже. Складываю в корзины, хозяин отбирает несколько побегов нам на ужин, бормочет, хорошо приготовить, так тя за уши не оттащишь. Вытаскивает срезанные верхушки растений, одну, две, пять, приговаривает, парень, ты чего набросал-то, чего набросал, в космос-то тут жизнь вышла, это да, только ничего, что разумом здесь и не пахнет, и даже не воняет? Ой, горе мое… ничего, ничего, я сам такой был, научишься…

Молчу.

Понимаю, что ничему я не научусь.

– А этот-то о вас отзывался хорошо… – препод испытующе смотрит на меня, – работать к нему пойдете?

– Не…

– А чего так?

– А так…

– Что-то получше себе нашли?

– Не…

– Тогда почему?

Понимаю, что ничего не смогу объяснить. Почему. Потому что. Потому что никакого астрофизика из меня не получится…

– Урожай-то когда собирать будешь?

Это хозяин спрашивает. То есть, бывший хозяин, я уже на себя работаю… если это вообще можно работой назвать.

Смотрю на высоченные стволы.

– Успеется.

Бывший хозяин фыркает.

– Чего успеется, сейчас самое время. Чего ждать-то будем, второго пришествия?

– Да… успеется…

Хочу сказать, что никогда не буду собирать урожай, не говорю.

Он называет себя.

Вспоминаю, спохватываюсь.

– А, то-то я смотрю, лицо знакомое… ну как, опыта набрался, своё поле решил отгрохать?

Парень кивает.

– А то.

– Тоже правильно… так и надо жить… это я всю жизнь на одном месте, как к хозяину прежнему нанялся, так и пашу, хозяин помер, я остался… я у тебя что хотел-то… семян попросить…

– Это можно…

Парень идет к своему дому, иду за ним, вижу в отдалении поле, что-то не так с этим полем, еще не понимаю, что, но не так…

Не выдерживаю.

– А можно поле глянуть?

– Отчего же нельзя… пойдемте, посмотрим.

Смотрю.

Не верю себе.

Я, конечно, много повидал, но никогда не встречал ростков такой высоты. Никогда. Нигде. Настоящие деревья, в два раза больше человеческого роста, разум начинается где-то посередине, и тянется, тянется, тянется…

Восторженно вздыхаю.

– Ничего себе.

– Ну а то… стараемся…

– Слушай, а как у тебя это получается-то?

– Ну как… как обычно, как вы меня учили… где разбегаются, там сгонять надо, вон у меня и Полкан для этого… где сходятся, там наоборот, раздвинуть надо… только вот эти вот, где тепловая смерть, там не получается ничего, гибнут они…

– Да я не про то! Парень, ты как делаешь, что жизнь у тебя тянется и тянется?

– Да… по-всякому…

– …за подстрекательство к пацифизму приговаривается к смертной казни.

Не успеваю ничего сказать, не успеваю возразить, – заряд тока прошибает каждую клеточку моего тела.

Еще успеваю подумать, что сделал всё, что мог, и будь я проклят, если они не остановят войну…

Возвращаюсь.

Домой.

Возвращаться всегда больно. Очень больно. Тело еще помнит, что с ним сделали там, в чужом мире, тело хочет уснуть и никогда не просыпаться…

Заставляю себя открыть глаза.

Оглядываюсь.

Бывший хозяин хлопает меня по щекам, очнись, очнись, очнись, хочет встряхнуть за плечи, делаю знак, не надо, не надо, не на-а-ад-о-о-о, башка и так раскалывается…

Выдыхаю:

– Получилось.

Говорю юнцу:

– Ты осторожнее. Так тебя и хлопнуть могут.

– Что могут… сколько раз уже хлопали…

– И часто так приходится?

– Да… по-всякому… иногда и по пять раз в день туда…