Михаил Поляков - Узел связи. Из дневника штабного писаря

Следующий после прилёта день у нас был свободен, и я смог познакомиться с группировкой. Раньше по рассказам я представлял её себе как огромный палаточный лагерь посреди чистого поля, но оказалось, что это не совсем так. Скорее она напоминает садовый кооператив, где хозяин каждого участка по собственному вкусу обустраивает личные владения. Кто-то привозит на место строительный вагончик и обносит его по периметру колючей проволокой, кто-то строит небольшой сарай и ставит основательный деревянный забор, ну а кто-то даже возводит каменный дом и делает металлическую ограду. Вот тут всё то же самое. Кого здесь только нет – и представители министерства юстиции, и лётчики, и омоновцы, и спецназовцы – и у каждого на участке своё устройство и свои правила. У некоторых стоят жилые вагончики, у других – палатки, у третьих есть даже небольшие металлические сборные дома. Над всем этим высятся десятки наблюдательных вышек, то тут, то там натыканных по группировке. Такая вышка высотой около четырёх-пяти метров есть и у нас, только забираться на неё запрещено, говорят, она кое-где прогнила и может обрушиться. С одной стороны мы граничим с омоновским лагерем, с другой – с Минюстом, а с третьей – с палатками Минобороны. Территория Узла разбита как бы на две части на одной половине в ряд выстроены палатки – солдатская, офицерская, женская (у женщин своя, отдельная палатка), столовая, медчасть и ремонтный отдел. На другой же располагаются так называемые кашээмки – командно-штабные машины. Их у нас сем штук. Две оборудованы под телеграфные станции, ещё две – под телефонные, и одна служит штабом и квартирой для командира узла. Остальные же две заняты диспетчерскими, и в них организуется работа авиации, артиллерии и проч.

Всё это запитано от огромного дизельного генератора, который стоит в специально выкопанной для него яме, накрытой тентом, и день и ночь страшно грохочет, распространяя вокруг себя чудовищную вонь. Возле него посменно работают дизелисты – два страшно грязных солдата, напоминающие каких-нибудь крестьянских детей с картины Перова. Они почти безвылазно сидят возле своей адской машины, постоянно что-то ремонтируя, подключая и отключая разные кабели, возясь с дизельным топливом и какой-то ещё необходимой генератору смазкой. Я был, кстати, уверен, что на эту работу ссылают в наказание за какие-нибудь серьёзные проступки, однако поговорив с одним из ребят – Семёновым – маленьким, прыщавым и сухим пареньком, узнал, что они с приятелем, напротив, очень держатся за неё. Их почти не беспокоит начальство, питаются они отдельно и живут по своему расписанию. В роте поговаривают, кстати, что они иногда сливают солярку, предназначенную для генератора, и меняют её в группировке на водку. Особенно Семёнов хвастался будочкой, стоящей в той же яме – мол, в ней даже днём можно при желании поспать. Я заглянул внутрь – это узкий металлический шкаф, тёмный, вонючий и весь чуть ни до потолка забитый грязными, прямо с земли поднятыми кабелями. Но действительно поверх этих кабелей можно с горем пополам улечься. Я, правда, не представляю, как можно спать при грохоте генератора. Но с другой стороны где только не уснёт солдат… Спят на мешках картошки в холодном подвале, спят во время уборки снега, притаившись где-нибудь за сугробом и подложив под спину широкий металлический скребок, спят в лужах масла под машинами во время парковых работ. У нас в части есть караульный пост у знамени, находящийся за застеклённой дверью, на самом виду у дежурного по части. Так караульные, обязанные стоять навытяжку, умудрялись спать даже стоя, прислонившись к закрывающему знамя пластиковому колпаку.

Солдатская палатка, в которой я должен буду прожить несколько месяцев, представляет собой огромный шатёр шириной в семь-восемь метров и длиной около двадцати. Внутри него в два ряда тесно выставлены двухярусные кровати, на которых спят солдаты. Я, кстати, очень удивился сначала тому, что обстановка казармы выглядит ужасно изношенной, словно принесённой со свалки. Сами кровати все какие-то ржавые, облупленные и скрипучие, тумбочки – косые и ободранные, а бельё даже и на бельё не похоже – сплошь истрёпанные грязные тряпки. Сначала я думал, что сюда нарочно присылается всё старое и списанное, но оказалось – нет, оборудование прибывает сюда новым, но интенсивность местной жизни такова, что все оно очень скоро изнашивается. Особенно это касается белья. Кажется, ничего с ним особенного не делаешь – спишь как обычно, но через месяц другой глянешь на простыню – а там уже дыры настоящие. Может быть, правда, это из-за грязи – мы ведь тут почти не моемся. Но неужели же она так материал разъедает? Многие солдаты, кстати, вовсе не пользуются бельём и просто спят на голых матрасах без простыней и подушек, укрываясь своими бушлатами или покрывалами. Посреди помещения – огромная печь-буржуйка, которую топят так усердно, что в палатке постоянно стоит нестерпимый банный жар. Я спрашивал нескольких ребят – нельзя ли делать огонь поменьше? Но мне сказали, что нельзя, потому что стоит чуть убавить температуру, и по углам палатки станет холодно как на улице. За поддержанием огня наблюдает истопник, которого обыкновенно выбирают из самых слабых и забитых солдат. Этот бедняга не спит иногда целыми сутками – кое-как продремав у печки, подкидывая дрова, он утром как и все идёт на развод, а оттуда – направляется на свою основную работу. У него есть ещё одна обязанность – каждые десять минут он должен выходить из палатки и смотреть на дымовую трубу. Дело в том, что из неё вместе с дымом постоянно сыплют искры, а кожаного воротника, который, как говорят, должен быть вокруг её основания, у нас почему-то нет. Попав же на полотно, искра может вызвать возгорание, и палатка будет уничтожена в считанные мгновения. Я не верил, когда мне говорили это – всё-таки она сшита из толстого брезента, к тому же влажного – за ночь выступает столько конденсата от дыхания спящих бойцов и проч., что можно иногда буквально видеть струи воды, стекающей по стенкам. Перестал я сомневаться после того, как увидел, как от огня погибла почти такая же как наша палатка в соседней омоновской группировке. Говорили, что кто-то оставил там без присмотра керосиновую горелку. Она опрокинулась, начался пожар. Как ни пытались тушить огонь, но он полыхал с такой жадной силой, что меньше чем за минуту вся ткань шатра выгорела напрочь, обнажив металлические струны остова.

Особый угол в палатке занимают деды. Он занавешен одеялами, там стоит магнитофон, играющий круглые сутки (разве что ночью его делают потише), и есть превращённая в столик трёхногая табуретка, на которой рядом со стареньким фарфоровым чайником красуются две выщербленные чашки. Кипятильника у нас, правда, нет, но чай пьют постоянно. Делают его при помощи так называемого бульбулятора. Это забавное приспособление, которым в любых условиях можно вскипятить воду. Собирается оно так: между двумя бритвенными лезвиями вставляется прокладка из спичек или другого изолятора, затем всё это перематывается нитками, и к каждому из лезвий присоединяется провод. Чтобы вскипятить воду, надо погрузить в неё бульбулятор и вставить провода в розетку. Кипяток получается меньше, чем за минуту.