Владимир Данилушкин - Зубило №8. Записки чайника

Гнусин переживает сказанное в лицах, тело его холодеет и погружается в жар. Минут пять не может дыханье поймать. Ладно, наплевать, забыть, пассажирка есть. Симпатичная, молодая. Домчу-ка ее с ветерком! Педаль газа до пола, проносится, а в районе швейной фабрики возникает фигура с жезлом. Опять Отверткин. На радаре 65, а разрешенная скорость 40. Штраф!

Хорошо, хоть девица проявляет деликатность, не зубоскалит. Может быть, даже симпатизирует водителю перед лицом милиции. Преступники у нас всегда выступают в роли мучеников, а в наши дни особенно.

– Это Отверткин, его каждый водила знает, хотят ему памятник установить при жизни. С отверткой в руке.

– Почему это? – вяло интересуется пассажирка. – Почему не с полосатой палкой?

Эх, взяла бы, заткнулась для разнообразия, – думает Гнусин, высаживая девицу у «Уюта». Тут же цепляется другая, постарше, духи у нее погуще, и на лице еле заметный слой пудры, цвета не нашего, не колымского, загара. Мне, говорит, в сбербанк. Успеть бы, обед вот-вот начнется. Что ж, надо сверкнуть всеми гранями водительского бриллианта. Эх, Матвей, и почему тебя тянет красоваться перед слабым полом? Кто бы ответил. Толку с этого гарцевания ноль целых, ноль десятых, лишнюю копейку не срубишь, а вот погубишь ты себя через женский пол, как пить дать.

– Бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие штрафы? – спросила Красная Шапочка, когда автоинспектор остановил ее на красный свет. – Это ничего, внучка, зато у нас смертная казнь отменена, а статьи за каннибализм и вовсе нет в уголовном кодексе. – И схрумкал наивную.

Если с Пролетарской на Ленина сворачивать, то ей придется переходить дорогу, размышлял о пассажирке, будто она сестра родная. А что, если пересечь Магаданку за Домом Советов и вдоль речки, там левый поворот на Ленина, прямо к входу в здание банка? Сказано – сделано. Долго пришлось пропускать транспорт, едущий прямо. Наконец, образовалось в потоке машин окошко. Свернул и лихо подкатил, как хотел, к крылечку финансового учреждения, и тут, как из-под земли, возникает вездесущий Отверткин! Предъявите документы, и вся его обычная шарманка. А то, что недавно встречались, его уже не колышет. Он как китайский крестьянин, три урожая в год с одного поля собирает. Что на сей-то раз? Скорость не превышал, это уж точно! Ремень пристегнут. Знаки соблюдал.

А вот и нет. Не заметил знака «левый поворот запрещен» на берегу речки Магаданки. Как в той песенке:

За ошибки что? Надо платить! Раскошеливайся поживее. Хорошо хоть, не жизнью своей! Хорошо, что женщину чужую, красивую, в дорогой одежде и в духах, не угробил! Гнусин почувствовал, как лицо заливает краска. Перед пассажиркой неудобно. А та горазда, выпорхнула, как ни в чем не бывало, не заплатила. Вот бабы! Предательница, иначе не назовешь.

Да, не заладилось сегодня. Не повезет, схлопочешь, не выезжая со двора. На перекрестке Ленина и Пролетарской, знаменитом тем, что там был установлен первый в городе светофор, свернул направо, к «Чайке», затормозил у магазина. Немного постоять, одуматься не мешает. И тут вновь появляется автоинспектор. Велит предъявить документы. На сей раз остановился в неположенном месте, слишком близко от выезда со двора, где приют «Тихая обитель», привечают детей непутевых родителей. И сам почувствовал себя так противно, будто он и есть сирота, его взялись опекать, да вернули, не оправдал ожиданий.

Надо было все-таки ехать к ТЭЦ, – решает Гнусин, но не останавливается, опасаясь не соблюсти дорожный знак движения мысли. Если бы поехал к ТЭЦ, Отверткин туда бы направился. Или нет? Допустим. Но ведь могло случиться иное, ужасное. Нельзя даже назвать это нечто, нельзя вызвать в воображении. Слово притягивает беду! Может быть, силой собственной мысли и накликал Отверткина? Как Федя Безмудров, хотел уйти из гостей по-английски, а ушел по-русски, на четвереньках.

На другой день, когда остыл от своих мрачных переживаний, Матвей Ильич попытался пошутить и назвал минувший день «гонка за инспектором». Посмотрел по телевизору местную криминальную хронику. Господь спас его и уберег от столкновений на перекрестке возле школы-магазина, а также на Якутской-Гагарина.

Невольно представил, как радиатор машины нарастает у правого борта, сминает дверцу, заклинивает, и происходит взрыв бензина. Правда, такие взрывы, как показывают в американских фильмах, случаются крайне редко, но и нескольких поломанных костей человеку хватает для летального исхода от болевого шока.

Начинался вечер, светофоры включили на прерывистый режим. Он осмотрелся и вспомнил, что в глазу человека есть слепое пятно. Оглядывая дальние подходы к перекрестку, не забывай глянуть строго прямо перед собой. Возможно, там таится автомобиль, который ты обязан пропустить. И он вновь помянул высшую силу, отведшую несчастье. Выезжая со двора, попятился, а там молодая мама с коляской. Не сидится им! Небось, будущий лихач пустышкой чмокает.

На несколько мгновений Гнусин ощутил себя в зале шоферского суда перед экраном судебного телевизора. Поняли теперь, в чем дело? Громовой голос отдался эхом в голове. Это говорил прокурор, так похожий на автоинспектора Отверткина. В этот момент водитель-пешеход очнулся, качнулся на солено-горькой волне. Ему стало нестерпимо обидно, что попал в дорожное происшествие, но и приятно, светлый родничок бил в сердце. А то «с конфискацией». Конечно, если тебя зароют, то и автомобиля лишишься. Это же намек на летальный исход, такая формулировочка. Сколько ни вейся веревочка. Неужели это инспектор придумал такой пассаж? Нет же, не может быть. Не надо искать мужскую железную логику в хитросплетениях сна.

Стыдно признаться, но он испытывал гипнотическую тягу к созерцанию физических уродств. Тяжело констатировать сбегающий к переносице взгляд ребенка или родимое пятно в половину головы, но не смотреть на это неотрывно – еще тяжелее.

Накануне передавали по телевидению всякие тяжелые кадры. Взорвался припаркованный автомобиль, фрагменты тел лежат, но на зеленой изумрудной иноземной траве, на залитой солнечным светом лужайке. Другие экстремисты ведут боевые действия в горах, объектив передает приятную светлую дымку, там так хорошо дышится, совсем не так, как в Магадане, чей климат больше сопрягается с умиранием. Даже если это смерть пешехода. На сером, мрачном асфальте, в сером воздухе, где нависла над головой серо-зеленая полынь.