Ольга Шульга-Страшная - Лабиринты времен

Мамаево войско, нагруженное добром рязанских дворов и рязанского кремля, сыто откатило назад. И голоден был один Мамай, и голодно было его сердце. И тешил он свою злобу и свою ненависть, тешил и мнил, чтобы через год-два собраться и свершить, наконец, смерть над Русью и над ненавистным Димитрием.

Княжья дружина, возвратившись в Москву после битвы с Бегичем, была встречена народным ликованьем. Ни одна душа не осталась в стороне от праздника. Впервые за всю свою недолгую жизнь Москва гордо праздновала свой верх над ворогом. Шутка ли, первая победа!

Юрий дотемна был на княжьем дворе, разделяя радость и гордость вместе с князем Димитрием. Но не раз и не два замечал он ревнивый взгляд своего друга. Боялся, боялся Димитрий, что вспомнит князь Бобрин свои советы. И тогда часть славы отойдет от Великого князя к нему. И Бобрин привычно отошел в тень, не забывая восхвалять воинский ум и воинскую премудрость Димитрия. Димитрий брови разгладил, и уверенность его в силах своих помножилась. Любил князь, ох любил доброе слово о себе. Да и то сказать, он был первым, взвалившим на себя всё бремя ответственности за судьбу и Москвы, и России. А человечье сердце, оно ведь слабое. И у всякого сердца есть и сомнения, и страх, и растерянность. А вдруг что не так он деет, вдруг не таков должен был быть расчет? И только отец Сергий, усиленно молящийся пред Господом за русскую землю, вселял уверенность в княжье сердце. Он, да еще воевода Бобрин. Да, все-таки воевода…

Юрий возвернулся домой, раскрыл своей боярыне объятья. А она как пташечка забилась, в слезах вся.

– Полно, полно тебе, любая. Вишь, возвернулся я. – Юрий обнял жену и вдруг увидел и почувствовал, что не плачет она, а смеется. И сразу, сердцем почуяв, что к его возвращению уж и подарок готов, подхватил свою ненаглядную и понес в опочивальню. А она, родимая, из рук выскользнула и тихонько так говорит:

– Допреж в баню, а уж потом – утехи… – И столько сладости обещал ее голос, столько неги, что Юрий едва опять не споймал за подол. Но княгинюшка ловка – пырск, и нет ее в светелке. И только в бане, распарившись и распластавшись на широкой лаве, почувствовал Юрий ее маленькую ручку. И коса Любавушки, тяжелой мокрой плетью небольно хлестнувшая его по спине, напомнила давний уговор, что в бане будут любиться, пока старость кости не утомит и чресла не сморщит.

– А не порушим мы дитятко? – тихонько спросил князь жену.

– Не бойсь, не порушим. Ежели я понесла – теперь ни в жизнь не выпущу. Крепко буду княжича держать.

И через семь месяцев после возвращения Юрия подарила Любава ему в этой самой бане сына. И, словно наученная женскому ремеслу, с той поры повадилась каждый год приносить по младенчику. Да каждого в свой черед: год – мальца, год – девоньку. Так и нарожала восьмерых. На Руси ведь испокон веку рожали, сколько Бог давал. И никогда уменья такого не держали – не донашивать приплод или травить его. Простота души – в простоте жизни. Что плохо, что хорошо – народ давно знал. А дети – завсегда хорошо было. Всегда ко двору.

Свои с тревогой возвещали Ярого о больших сборах в Сарае. И число войск, которое собирал Мамай, день ото дня множилось. Ордынские полки составляли уже малую толику. Много золота пришлось выложить Мамаю, но наймитов набралось к лету 1380 года несметное количество. Казалось, только выступи они – вся земля русская будет изрыта копытами их коней.

Князь Бобрин вместе с Димитрием, с утра и до ночи просиживая в светлице, вели свои расчеты. Они так и так мысленно расставляли свое войско, и всякий раз получалось, что на вторую перемену воинов не хватало. У татар завсегда было две-три перемены войск, они сменяли друг друга, устрашая врага своей кажущейся неутомимостью. И русские, решившие перенять это правило Чингиза против самих же чингизовых потомков, рядили так и эдак, но воинов числом было недостаточно. Клич кинули на всю землю. И отовсюду поднялась помощь: с далекого белоликого севера, из глубин брянских лесов, из древнего Киева – отовсюду шли мужики. И только Рязанский князь Олег, наперекор Богу и своему народу, за спиной Димитрия обещал помощь Орде. И сам Мамай прислал Олегу обещание, что будет отдана ему после разгрома половина Руси, за помощь и верность. А выходило – за предательство.

Вся земля русская поднималась на защиту своего края. Мужики, оставляя косы и серпы в руках жен и малых отроков, собирались к княжьему двору. И среди них нет-нет, а и мелькали рязанские мужики. Уходили они под крыло князя Димитрия, простым своим сердцем разгадав зло Олегова предательства. И, не мудрствуя лукаво, обезлюдели они тем все войско князя Рязанского. Да так обезлюдели, что метался он по светелке, не зная уже, куда податься: то ли прощенья у Дмитрия просить, то ли от гнева Мамаева в Литве скрываться.

Оружия и доспехов Димитрий приготовил изрядное количество. Всем нашлась и кольчуга, и славный меч. Самолично князь принимал от купцов товар иноземный, и от своих оружейных дел мастеров. Когда пришла весть, что Орда приближается, послал Димитрий вперед основное войско. А сам, еще раз просчитав с Бобриным всю расстановку, последовал со своей княжьей дружиной вослед. И выходило по их расчетом, что придется брать им татар не столько числом, сколь мужеством. По числу русского войска было менее, чем ордынского. А Бобрину выходило ждать в запасе, ждать со всей своей отборной дружиной, – ждать, чтобы в самый переломный миг наступить на горло врагу и не дать захлебнуться битве. И знал только один Юрий, что среди дружинников каждый десятый – Свой. И пощадить бы для грядущего века должно ему посвященных… И знал он, в тот же час: грядущего века может и не статься, если вот сейчас, на этом поле, не выдержит русская дружина. Своей властью только одно упредил Ярый: оставил на страже Москвы тех Своих, которые были еще не женаты или еще не имели детушек. Выкорчевывать народ свой избранный он не хотел, чая большие дела в грядущих веках в защите земли русской. Но холостых и бездетных набралось едва ли два десятка. Плодовитостью и хорошими женами наградил Господь семя всех воевод, собранных когда-то под десницей Ярослава.

Маленькая река Непрядва, впадая в Дон, шумела и радовалась, как живая. Долгий путь пришлось ей проделать до встречи с могучим и широким Доном. Обнимались их воды и перемешивались, с удивлением наблюдая остроконечные тени на своих волнах. Это шеломы русских воинов, выстроившихся по-над берегом, высились, как ограда для земли русской. А за лесом, прячась от чужих глаз, стояла конница воеводы Бобрина. Стояла и ждала своего часу, чтобы внезапно, по Чингизову уменью, нанести свежий смертельный удар по уставшему ворогу. А сейчас, когда татарское войско еще не перевалило за косогор, все стояли твердо, как в землю вкопанные. И земля эта была чужая, а своя, родимая, пряталась за их спинами да за Доном, который сторожко ждал своей доли: то ли Орде ему служить, то ли русских детей на своих волнах качать.