Ольга Шульга-Страшная - Лабиринты времен

– Я уверен, что мы можем говорить со своими предками здесь и сейчас, на какое-то время меняясь с ними сознанием. Конечно, при этом там, в далеких веках, мы не должны предпринимать сколь-нибудь энергичных поступков, чтобы не навредить ни себе, ни им.

– Да, ты удивил меня, Володя… Признаюсь, эта мысль занимала и меня! – Теперь уже князь мерил энергичными шагами свой кабинет. – И больше всего при этом меня тревожил факт невмешательства в события. Мне до сих пор не дает покоя то, что ты своею волею помог выжить своему предку в тот миг, когда, может быть, ему предначертано было умереть. Хотя, кто знает… Теперь мы, наверное, не узнаем истины никогда. Но самое удивительное – это то, что твой «Витязь», работа которого основана на биологических принципах генной памяти, точь в точь повторяет обмен сознания с помощью нейропульсара. И обмен этот осуществляется с совершенно посторонними людьми, но только с живущими в нашем времени. Ты об этом знаешь?

Владимир Ярославич кивнул головой:

– Знаю. Но нейропульсар – это же просто средство связи. И электроника, с помощью которой производится обмен сознаниями, может когда-нибудь подвести. Я бы никогда не согласился на такой обмен во второй раз. Вот так из-за какого-нибудь сбоя в компьютере располовинишься в ком-нибудь… Часть сознания – здесь, а часть – в его теле. И ты тоже – ни там и ни сям. Нет, это жутко.

– Да? А застрять в теле далекого предка – это не жутко? – Ярый был явно разочарован. Видимо, у него были свои планы на этот счет. – Ну что ж, Владимир Ярославич, давай поговорим о твоем «Витязе».

Еще два часа Ярый и Пересветов обсуждали возможность путешествия по лабиринтам генной памяти. И даже наметили первого кандидата для встречи. Конечно, им хотелось, чтобы это был воевода Ярослав Пересвет, – первый Ярый.

– Хорошо бы научиться сразу попадать именно в то время, которое планируешь. И в том возрасте… – Владимир Ярославич вдруг рассмеялся. – А то окажешься в нужном сознании в тот миг, когда сидишь на детском горшке или получаешь подзатыльник от учителя. Или еще хуже… хотя… – Видно было, что Пересветов и сам смутился от своих мыслей. – В общем, как мне показалось, нужно четко держать в сознании ту дату, которую ты выбрал во времени. И тогда сознание не пропустит ни пращура, ни момент остановки. Ведь попал же я дважды в один и тот же промежуток времени? И еще! Необходимо учитывать, что путешествие может ответвиться на сознание по женской линии. Об этом тоже нужно помнить… – Он опять улыбнулся. – Господи, как же все это интересно!

– Вот-вот. На последнем Совете Братства как раз и говорили о возможности превращения путешествия с помощью твоего «Витязя» в аттракцион! – Ярый недовольно смотрел на зятя. – Ты развеселился, как мальчишка.

Владимир сразу посуровел, боясь неосторожным словом разгневать своего высокоставленного тестя.

– Ладно, на сегодня закончим наш разговор. Я должен переговорить о твоих выводах с некоторыми из членов Совета. А пока – будешь готовить к путешествию Сергея.

– Сергея? Почему Сергея? А я?

– А ты, Володя, нужен мне здесь. Здесь, а не в прошлых веках. И работа тебе предстоит серьезная и опасная.

– Нейропульсар?

Ярый кивнул головой:

– Нейропульсар. Очень меня, Володя, тревожит один человек. Сердцем чувствую: он опасен не только для нас, но и для нынешнего президента. И задание это настолько опасно, что я не могу поручить его никому, кроме своих близких. Ты знаешь наш закон: свои сыновья во всем – первые. А ты мне как сын.

Он обнял зятя и слегка подтолкнул его к дверям.

– Иди, я позову.

Пересветов надел фуражку и, отдав честь, как будто Ярый был в форме офицера Российской Армии, вышел из кабинета.

Ярый остался один и с тревогой поднял глаза на портрет нынешнего президента. Ему вдруг вспомнились слова его любимого писателя Анатолия Рыбакова: страну подвел к пропасти Горбачев, а уронил – Ельцин. И всегда, вглядываясь в серьезное и даже суровое лицо молодого президента, Ярый мысленно спрашивал его: «Вытянешь Россию? Выдержишь? Не поддашься? Выдержи, парень, а мы подмогаем!». Интуиция подсказывала Ивану Львовичу, что он может доверять президенту, что этот человек – без двойного дна. И крепостью духа он похож на многих Своих. И недаром президент делал не раз и не два попытки связаться с их Братством. Уже то, что он знал об их существовании, говорило о многом. Видимо, его источники тоже имели свои корни и свои большие возможности.

– А решать все-таки нужно! – Ярый произнес эти слова вслух, как будто утверждая себя в мысли, что он должен встретиться с президентом один на один, без присутствия каких-либо сторонних наблюдателей. Итак, он должен сделать немыслимое. Еще каких-нибудь десять-пятнадцать лет назад об этом и речи не могло быть.

И все-таки Ярый знал, что без разведки, без попытки выяснить планы Окаяннова, он не имеет права на эту встречу. Он никогда не принадлежал себе, а теперь, после возвращения – тем более. Интересно, догадается ли президент, с кем ему предстоит встреча? Вспомнит ли он их первую встречу в далеком теперь двухтысячном? Господи, как много изменилось в его жизни за эти три года! Перед внутренним взором вдруг возник его просторный дом, окруженный высокими деревьями, вспомнился приглушенный шум Вашингтона за окном. И бесконечные, занятые только работой, дни. Там ему иногда казалось, что цена его одиночества слишком высока. Усталость души, наваливаясь, уносила его вдаль, в старенький домик Софьиной матери. И сразу перед глазами возникал образ жены и их маленькой дочери. Он знал, что и Софья изменилась, и дочь давно подросла и сама уже стала матерью. Иногда ему привозили их фотографии и кадры домашней хроники, но почти сразу же их приходилось уничтожать, оставляя в сердце печаль и тоску.

Когда ему исполнилось сорок пять, в его жизни появилась Сара. Она никогда ни о чем его не спрашивала, как будто чувствуя, что занимает в его жизни место, далекое от того, о котором мечтает каждая женщина. И о браке они тоже никогда не говорили. Любил ли он ее? Наверное… наверное, любил! И неизвестно, как бы развивались дальнейшие события. Но однажды, вернувшись из поездки, он почувствовал, что Сары нет. И он сразу понял, что это – навсегда. Понял, что и эта женщина ушла из его жизни, сделав его еще более одиноким. Он не гадал о причинах, побудивших Сару уйти. Наверное, она устала от его замкнутости, оттого, что он не впускал ее в свое сердце дальше, чем требовали их отношения, больше похожие на легкие отношения любовников. И эта легкость противоречила их внутреннему миру. Он ничего не мог да и не хотел менять в своей жизни. А она – любила! Конечно, любила, иначе бы не ушла. И ему, уже во второй раз, пришлось отречься от надежд.