Светлана Макаренко-Астрикова - Золотая нить времен. Новеллы и эссе. Люди, портреты, судьбы.

Да, а что же – Корсаков? Этот – грудью слаб, потеет по утрам и кашляет так, что будит соседей своих по нумерам.. Надо бы его поить портером да молоком коричным, да вот только сочли недавно Его превосходительство Василий Феодорович вместе с экономом и кухмистером лицейским баловством давать господам ученикам по утрам портер, разбавленный водою. Не вменять же вновь винное лакомство в правило ради одного лишь воспитанника! Тем более, что шептал ему на ухо вездесущий «лисичка» – ябедник, Сергей Комовский, что пробавляются господа лицеисты: Пушкин, Пущин, Матюшкин, Корсаков и даже – князь Горчаков! – пуншем, что собственноручно изготовляют втихомолку ото всех в нумерах своих… А сахар для сего противного зелья берут из лавки Леонтия, которому за его баловство господ воспитанников давно бы следовало отставку учинить! Да разве же послушает директор Малиновский добрых советов?! Только и ограничится тем, что посадит воспитанников провинившихся дни на два, на неделю, за «черный» стол, поставит на колени на молитве, да занесет сгоряча фамилии шалунов в «черный список» выпускной классной ведомости, а потом, несколько времени спустя, при огарке свечном, в кабинете, почти таясь, будет исправлять своеручные записи в журнале.. Чириков уж не раз видел такое.. И что тут поделать?.. Вольный дух царит в Лицее, ох? вольный!

Сергей Гаврилович осторожно присыпал лист ведомости белым песком, зачем то слегка подул на него.. Крупинки песочные тотчас полетели ему в глаза.. Он зажмурился.. закашлялся.. Что – то здесь еще нужно было добавить, в ведомости сей? Что? Забыл… Ах, да.. Подписи.. Перо вновь с нажимом заскрипело, выводя завитки парафа: «Гувернеръ С. Чириковъ.. Надобно будет место оставить еще для росчерка властного Николая Феодоровича* 13 13 Н. Ф. Кошанского – автор. Тот, небось, как всегда, станет морщить лоб, читая отзыв, столь «лестный», о Корсакове, ибо вечно, умудренный и умягченный изящными науками профессор, находит, что он, педант – воспитатель Чириков, несостоявшийся пиит российский, «баловень словесности», «Герой Севера» 14 14 Чириков писал тяжеловесные стихи и оды. «Герой Севера» – название одной из них. – автор.. пристрастен к господам лицеистам..Ох, как пристрастен! Ну да уместно ли сие пристрастие и благотворно ли оно – время покажет!..

Венеция. Альбом «Путешествия во времени» стр. 269. Папка 2.Личная коллекция, архив автора.

4.

26 сентября 1820 г. Флоренция. Италия. Русская дипломатическая миссия при дворе герцога Тосканы и Сардинии.

Поверенный в делах России при дворе герцога Тосканского, наморщил лоб и снова глянул на лист бумаги: аттестацию новоприбывшего пару месяцев назад в миссию из Рима и занедужившего почти тотчас смертельно дипломата Николая Александровича Корсакова… Что же тут, в бумагах атестационных значится?

Так – с, так – с.. Серебряный медалист первого выпуска лицейского, в языках европейских – волен, будто – родные, почерк отменный, каллиграфия – бисерная и совестно спрашивать, как юнец сей таковому искусству обучился – как никак, он же был воспитанник Сарскоселья, а там, сказывают, учителя строгие, не то что его наставники – дьячки монастырские в клобуках, лбы недоучившиеся! А хорош собою этот новый дипломатик, и болезный даже: волосы вьются, глаза горят, на щеках румянец.. Пальцы тонкие, длинные, как у музыканта.. Да он и есть, однако же, музыкант, еще вечор жена, ахая, говорила, что весь Петербург с Москвою его романсы певал на стихи Пушкина и Илличевского.. Певал то певал, да он не слыхивал! Не любитель он романсов сих, сладкозвучий обольстительных.. Мало ль до чего они довести могут, романсы те.. И совсем некстати так плечи свои супруга оголяет на раутах посольских, право, некстати.. Надо заметить ей! Для взоров пламенных юношей, таких, как Корсаков сей, то – весьма опасно. Весьма!

5.

Да что это, не о том он опять думает и вовсе – не вовремя!! Из соседней комнаты послышался натужный кашель больного. Сиделка проворно загремела кувшином и медным тазом поставленным у кровати. Одним глазом, сквозь тонкий лорнет, глянул растерянный дипломат в сторону ложа бедного Корсакова, у изголовья которого суетился доктор, присланный из Тосканы самим герцогом.. Да что уж теперь! Дважды горлом кровь шла, ясно, что и до утра не дотянет, вон, щеки впали, и румянец – пятнами, а пальцы все что то на одеяле перебирают, словно струны гитарные щиплют.. Как жаль, больших дарований человек, молодой, блестящий, а умирает так бесславно, в чужом краю, вдали от друзей, родных, всех милых сердцу..

Да, опять он не о том думает.. Надо отыскать в бумагах адрес родных, послать хотя бы известие краткое.. А не то, как умрет бедный юноша, так и помолиться за упокой души его некому будет по христиански, по православному! Озабоченный тягостной думою носитель синего сюртука, машинально перекрестился троеперстием и снова сколонился над укладкою в кожаных ремнях.. Какое то письмо на бумаге с личною печатью дворянской.. Скользнув глазами по строкам сквозь лорнет, наткнулся на имя немецкое, звучное: «Энгельгардт», прочел, запинаясь и шевеля губами:

«Любезный Егор Антонович! Еду на днях в чужие краи, не знаю, надолго ли, не знаю, вернусь ли»..

Энгельгардт, Энгельгардт? Знакомо сие начертание, на слуху будто… Кто таков? Ах, да, вот же адрес на обороте: «Его Высокопревосходительству Директору Императорского Лицея, в Санкт Петербурге, в Сарском селе, в собственные руки»..

Сообщить надобно непременно.. Как – никак – бывший воспитанник.. Не забыть бы только, не захлопотаться.. А тут что? Тетрадь рукописная.. Название странное, все в завитушках и росчерках: «Дух лицейских трубадуров» – сборник пиитический, составленный в 1816 году, собственноручно господами пиитами».. И летящий наискозь, остро – изящный почерк, строфы рифмованные: