Светлана Макаренко-Астрикова - Золотая нить времен. Новеллы и эссе. Люди, портреты, судьбы.

Егор Антонович мягко усмехнулся, глянувши на пятившегося слугу, с досадою еще раз дернул заупрямившийся ящик, тот не выдержал напора… и вывалился из конторки вместе с содержимым. Бумаги разлетелись по ковру. Охнув, директор присел на корточки – подбирать. Наткнулся на характеристику, написанную крупным размашистым почерком Пилецкого…

«Кюхельбеккер Вильгельм, лютеранского вероисповедания, 15 лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого в вещах его мало порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен, с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, особенно в сочинениях приметны некоторое напряжение и высокопарность, часто без приличия… Раздраженность нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинениями.»

* * 3 * *

– Вот – вот, то то и оно, господин учитель, сочинения до добра не доводят!! Давно известно. …Как же это Вы так, наставник Благородного Дворянского Пансиона (с 1818 года), лицеист с серебряною медалью, в Коллегии иностранных дел служили, на хорошем счету у генерала Алексея Петровича Ермолова были – на Кавказе, и на тебе – в Цареубийцы записались, с мятежниками заодно?!… А Вы знаете, что Вас ожидает, милостивый государь – бунтовщик?! – генерал, граф Алексей Федорович Орлов гневно сжал в толстых пальцах перо, остов его согнулся пополам, оно сломалось и полетело на пол.

Вильгельм не заметил в какой угол, в комнате был полумрак Он расправил плечи, глубоко вздохнул, расстегнул душивший его ворот шинели, прищурил близорукие, чуть навыкате, глубокие ореховые глаза – впадины. В них мелькнул затаенно насмешливый огонек.. Или Орлову показалось?!

(Проклятые эти лицеисты – бунтовщики, гвардейцы… Умничают на каждом допросе… О «Свободах» рассуждать горазды! Набрались там, в заграницах, ума.. От которого горе одно! Вот, кстати, еще и с тем сочинителем знаком сей бунтовщик, с Грибоедовым… Жаль, отпустили дипломата рано! Порасспрашивать бы.. Поприпугивать..Однако, желание Государя… Пришлось «сочинителю – театральному», дипломатишке в пенсне, оправдательный аттестат выписывать! Ладно уж, хоть этот, закованный в железа не увернется!)

– Не имею чести знать… Может быть, Вы, Ваше Сиятельство, напомните? С интересом выслушаю сей прогноз. – арестант чуть улыбнулся, кашлянул глухо и уставился на генерала немигающими глазами.

– За покушение на особу его Императорского Высочества, Великого Князя, Михаила Павловича, с целью лишения жизни последнего, за побег, за участие в бунте противу властей и Самого Государя Императора… Не меньше виселицы Вас ожидает, господин бунтовщик! Благодарите за милосердие Высочайшее и Императора и брата Его, Великого князя Михаила… Орлов откашлялся, хрипло со свистом втянул воздух… Повешение заменили Вам, господин Кюхельбеккер, по монаршей воле, каторгою на 20 лет, а уж каторгу… заключением в крепости Кексгольмской… Не знаю, что и лучше для Вас! – Генерал брезгливо поморщился… Прочтите вот, бумаги по делу Вашему, да извольте не глазеть, а отвечать на вопросы!

С какого Вы времени состояли в противупровительственном «Северном обществе» господина Рылеева и идеи сего заговора поддерживали? Не с того ли момента, как во французском антимонархическом обществе «Атеней», в Париже, лекции по русской словесности прочли, с дерзкими идеями об освобождении черни?! – генерал возвысил голос. 19 19 Почти год, с 9 сентября 1820 по август 1821 года В. Кюхельбеккер путешествовал по Европе в качестве личного секретаря князя А. Л. Нарышкина – автор.

Арестант молчал. При каждом легком движении цепи на его ногах позвякивали.

Я Вас спрашиваю, господин сочинитель, или – стены?!

– Вашему сиятельству лучше знать.. Я – всегда и всего лишь Поэт, а Поэт не может жить в обществе, где люди – угнетены…

– И именно поэтому, господин Поэт, Вы решили, что Диктатор Вашего восстания, князь Оболенский, будет лучшим властителем, нежели Монарх, избранный Богом и присягнувший на верность своему Отечеству и народу?! Поэтому Вы его избрали и для успеха бунта старались вести за собой в казармы Гвардейский экипаж?… А потом еще и пытались выстрелить в Его Высочество? И бежать от Правосудия?! Нечего и говорить, достойный узник для крепостей до смерти! Надо благодарить господина Григорьева за то, что Вас в Варшаве поймал по описанию, Бог помог, не иначе! 20 20 19 января 1826 года Вильгельм Кюхельбеккер был арестован в предместье Варшавы и доставлен в Санкт – Петербург, в равелин Петропавловской крепости. – автор..

Орлов схватил со стола колокольчик. На оглушительный звон вбежали два запыхавшиеся охранника с примкнутыми штыками и поспешно увели прочь арестанта: бледного, высокого, худого, в шинели с оторванными пуговицами, неловкого путающегося в цепях. Тяжело громыхнула железом окованная дверь. Мучительная боль, отзываясь на грохот, разорвалась в мозгу «графа от жандармерии» тысячью ярко вспыхнувших звездочек. Мигрень мучила с утра, отсюда и злость беспричинная, поднявшаяся откуда – то из глубин!

Несколько секунд Орлов сидел, тупо уставившись на двери, потом тяжко вздохнул, вызвал денщика, потребовал стакан горячего чаю с кренделем и принялся терпеливо заполнять многочисленные формуляры и списки, протоколы допросов.. Несть им числа, несть конца.. Куда проще было бы всех их перевешать, как тех, пятерых! Ему бы – Государеву власть! Уж он бы показал этим якобинцам!

Только в России – матушке возможно такое: чтобы дворяне захотели в сапожники! Ох, беда с этими вольнодумцами – пиитами! Беда неминучая!

* * 4 * *

Он тяжело проснулся сегодня утром. Сны – грезы прошлого – одолевали его все сильнее и сильнее.. Пушкин, Дельвиг, Грибоедов, все они – в могиле, в мире ином, но в снах оживают, жесты и движения их, становятся легкими и яркими, а слова звучат отчетливо. Скорее, это не слова, а чувства, которые он схватывает на лету, которые созвучны ему более, чем все его окружающее здесь, где вечно ворчащая Дронюшка и крикливые дети – Мишенька и Юстина. Они и хотели бы быть смирными, но детское берет в них вверх, вот они и кружатся в беготне, предпочитая ее на весь день книге хорошей! Да и то, верно говорит Дронюшка: сибирское лето коротко, пусть порезвятся вволю.. На дворе июль. Середина. 1846 год.

Почти десять с лишним лет, как он на поселении. Около семи крепостей и пятнадцать лет одиночных камер у него за плечами!

Горестна жизнь и не было в ней просветлений, кроме тех минут, растянувшихся в вечности, когда он корпел над своими рукописями и дневником. Даже женитьба не принесла ему чувства счастья. Он женился без упоения, без ребяческого очарования. Ему хотелось иметь помощницу и друга, хотелось хоть кому – то голову на плечо склонить. Но, пожалуй, женитьба в 1837 году, в январе месяце (а через три недели погиб Александр в далеком Петербурге, на дуэли с кавалергардом!) была самой большой ошибкою в его жизни! Племяннику своему, Мишеньке Глинке, наказывал он «никогда, никогда не жениться на человеке, который тебя не понимает!» Грустно, горько.. Жизнь прошла в лишениях и боли. Но, окуная перо в чернильницу, забывал он о горестях и одиночестве душевном – непременно! Бывало, раньше, пока не стали серьезно подводить глаза, не пропускал ни одного дня, чтобы не записать впечатлений от прочитанного, не черкнуть несколько стихотворных строк или не набросать еще одного действия драмы. Бумаг рукописей накопилось с приличный сундук – ящик. Тысяч на пятьдесят!