Светлана Макаренко-Астрикова - Золотая нить времен. Новеллы и эссе. Люди, портреты, судьбы.

Да, щедрые Небеса даровали ей многое из того, чего жаждет при рождении любая душа человеческая: необыкновенность внешности, которую многие сравнивали с ангельскою, мягкость характера, чистоту помыслов, широкую художественную одаренность натуры, громадный талант, повергающий окружающих в восторг. Если же к этому еще прибавить желанность существования ее в лоне семьи, желанность, которую она каждодневно ощущала от родителей, сестер и братьев, то..

Чего бы ей можно было хотеть еще? Разве что – лишь долгой жизни рядом с любимым человеком, в окружении любящих детей, внуков, правнуков. Но спокойствия своего заката она не изведала. Небеса, даруя ей все, что перечислено выше, взамен попросили слишком многое: Длительность Жизни. Царственной служительнице Муз было суждено встретить радостною улыбкой только лишь зарю своего бытия. Александра Николаевна Романова, Ея Императорское Высочество Великая Княгиня и Ландграфиня Гессен – Кассельская прожила на свете всего девятнадцать неполных лет и умерла в самый день появления на свет своего первенца – сына, маленького принца Вильгельма.

1.

Покидая этот мир светлым, солнечным утром, она страдала невыразимо, но голос ее, полный смертной муки, еще пытался произнести слова утешения для близких, толпящихся растерянно у ее смятой горячкою постели: братьев, отца, юноши – мужа, сестер и матери.

Голос, глубина и ширь которого прежде могла достигнуть трех полных октав, звучал теперь до неузнаваемости тихо и часто прерывался горловым, надсадным кашлем, окрашивающим тонкий батист и шелк платков алыми или темно – багровыми пятнами крови. Но она все еще силилась проникнуть в прозрачность верхних нот Моцартовского «Дон Джованни» – хотя бы: в первые три – четыре…..

Сквозь поток слез, застрявших в горле горьким комом, ей пыталась подпетьMarie, а вместе с нею – Олли, любимая сдержанная, чуть холодноватая Олли, подарившая ей не только скрытую нежность сестринского сердца, но и часть своей собственной судьбы…..

2.

Ландграф Карл – Фридрих Кассельский, приехавший свататься к ней, Олли, и, увидевший в прохладных галереях Арсенала Гатчинского дворца, рядом с нею, черноволосую, синеглазую, подвижную, как солнечный луч Адини – любимицу семьи и грозного исполина – отца: русского Государя Николая Первого Павловича —

влюбился в последнюю мгновенно. Окончательно, ошеломляюще, бесповоротно, словно в голову ему ударило старое «шаторе», подаваемое изредка к обеду царственной семье и гостям за длинным дубовым столом Арсенального зала.

Отпрыск старого ландграфа Вильгельма Гессен – Кассельского влюбился безнад`ежно, ибо думал сперва, что родители Княжны Александры, настроенные на замужество старшей дочери, найдут его неожиданному желанию ряд возражений. А они лишь растерялись. Княжна же Ольга Николаевна, видя нешуточность пыла чувств немецкого владетельного наследника и ответную приязнь сестры; любуясь на ее румяные щеки, бархатистую тень ресниц то и дело опускающуюся на глаза; слыша, как серебряным колокольчиком взмывает вверх ее смех, эхом отдаваясь в гулком полумраке галерей, отступила в сторону….. Тихо, мудро, тактично. Она сопровождала влюбленных на прогулках и катаниях на лодках по прудам Гатчины, которых там было великое множество. Пруды скрывались в густой листве и, когда неожиданно открывалась взорам зеркальная ширь и гладь воды, то – дух захватывало….

3.

Адини обрывала свой обычный веселый щебет, и сердца сопровождавших ее замирали уже от каватины из Доницеттиевской «Лючии де Ламермур»..

Нежные трели голоса девушки, словно скользили по воде, тонули в ней, ласкали ее. Это лишь героиня оперы грустила у озера, поверяя ему свою печаль и мечты, а Фридриху все казалось, что Адини, чудная Александра, поет о себе…

Он обращался с трепетным, немым вопросом к Олли, несостоявшейся невесте. И та, как верная наперсница, смеясь, уверяла встревоженного будущего зятя, что никаких горестей сердце Адини, пока не знает, оно чисто и свежо, единственное, пожалуй, чего она боится в жизни, так это чем-нибудь ненароком обидеть Отца или огорчить МамА. Ну, да, еще – грозы! Но от нее они удачно прячутся в своем домике для кукол, построенном по специальному заказу Папа в Париже. Правда, они уже выросли, и очень боятся переломать в кукольной гостиной изящную мебель и посуду каким-нибудь неосторожным движением. Жених удивленно – непонимающе поднимал брови кверху, и хохочущие сестры под руки вели его на галерею Арсенала, где в одном из укромных уголков стояло изящное сооружение…. Любоваться там было на что: крохотные креслица и столики, посверкивали в свете тонких, кованных из серебра шандалов и канделябров позолотою, а те в ответ – отливали матовым блеском на глянцевых боках севрских кофейных чашечек с «романовским» вензелем по краю. Вильгельм полюбопытствовал было, почему крыша в домике снята, но сестры объяснили, что так ведь удобнее светильники гасить, не будут же они гореть, когда фарфоровые обитательницы дворца – куклы – уступают место шелкам и туфелькам взрослых озорниц. Не ровен час, юбкою заденешь, пожар случится, а ПапА после огненной гибели Зимнего 17 декабря 1837 года, 23 23 дата стар. стиля – автор. о чем Адини и Олли только по рассказам нянюшек помнят, ужас, как строг стал насчет свечей и, вообще, огня ночного! Ведь пожар, уничтоживший Зимний до самого основания, случился оттого, что в Аптеке Дворцовой кто – то из зябнувшей прислуги додумался, ненароком, заткнуть отверстие рядом с дымовою трубою куском рогожи. От попавшей на нее искры из печи, рогожа начала тлеть, потом загорелась. Огонь пробрался в не заделанную отдушину Фельдмаршальского зала, отделенную от капитальной стены деревянною перегородкой. Дерево тотчас занялось, а когда солдаты караула заметили огонь, было уже слишком поздно!

4.

Василий Андреевич Жуковский, их общий с Цесаревичем – братом наставник, позднее рассказывал Адини, что «злой дух огня» уничтожил буквально все сокровища покоев Императрицы, не удалось сохранить ни одной безделушки, даже и той семейной реликвии, которой особо дорожил Император: статуи Государыни, отлитой из мрамора немецким художником Г. Раухом»… Но зато, как все гордились тем, что удалось спасти из знаменитой Военной галереи Карла Росси и Джорджа Доу все триста тридцать два портрета генералов, участников битв с Буонопарте, и все полковые и гвардейские знамена!

И как же все в столице радовались, что уцелели полотна в знаменитом Эрмитаже: отважные солдаты и пожарные с Божией помощью разобрали галерею, соединяющую Зимний с Музеем, выложив на пути бушующего пламени глухую кирпичную стену…

5.

И блистательная Концертная Зала, увы, тоже сгорела дотла, но уже через полтора года юная Адини дала первый концерт в Новой, восстановленной с прежней роскошью.. Она рассказывала Карлу – Фридриху, что тогда голос ее неумолимо дрожал от слез восторга и восхищения восстановленною красотою, но почти никто не заметил этого, ибо верхнее ее «до» взлетало к тонким хрустальным подвескам люстр и те – звенели в такт, переливаясь тысячью маленьких, слепящих радуг..