Светлана Макаренко-Астрикова - Золотая нить времен. Новеллы и эссе. Люди, портреты, судьбы.

Что напугало его более всего: ужасы ее рассказа или залитый кровью, обшитый тонким кружевом платок, она так и не поняла. Все вместе, пожалуй!

Он взял у нее из рук изящный кусочек батиста, и хотел было положить его в карман жилета, а взамен дать ей свой, но Адини испуганно прошептала, что подмену легко может заметить чуть отставшая от них в прогулке Олли, сказать ПапА и МамА, напугать всех родных, а, должно быть, ничего страшного и не произошло вовсе, просто она в волнении перенапрягла горло, которое ей надо беречь особо. Лучше уж испачканный платок кинуть в пруд, обвязав им гальку на Карповом пруду, – тут Адини слабо улыбнулась, на бледном лице засияли темно – синие провалы ее глаз, и растерянный Фридрих никак не смог отказать своей милой нареченной в этой, немного странной, трагической шалости.

Взявшись за руки, как беспечные дети, они, почти бегом, вернулись к изящному своду Карпова моста, и едва маленький комок из рук жениха легко переместился в воду, вызвав тихий всплеск и распугав стрекоз, замерших над полуденною гладью в чутком полусне; как к ним подошла Олли и, напустив на себя важный и строгий вид гувернантки, принялась отчитывать Адини: можно ли так бегать Цесаревне русской и будущей Ландграфине?! Она за ними едва поспевала, и потеряла в аллеях. И потом, сестра напрочь нарушила все запреты докторов – столько быть на прогулке, стоять на сыром мосту! Куда же смотрит Карл – Фридрих?! Нет, нет им обоим уже давно пора обрести сериозность 29 29 Форма произношения в XIX веке. автор. , иначе, и милая Адини, и он, будущий герцог Гессен – Кассельский, станут похожи вон на тех стрекоз, что и в сонный полдень покоя не ведают, все танцуют!

8.

Обратно в густые, прохладные аллеи близ дворца Адини возвращалась на руках будущего супруга: идти по бессчетным парковым лестницам от внезапной усталости она почти не могла.

Но вечером уже снова пела и играла Бетховена и Листа, не внимая тихим мольбам жениха хоть немного поберечь горло, силы! В полную силу звучало ее серебристое сопрано, ее «до» в романсах Дюрона, а потом, когда к ней присоединилась любимая фрейлина МамА, Ольга Барятинская, стало, напротив, низким и бархатистым: они с Ольгою тихо исполняли маленькую вечернюю литургию и теперь Адини невольно подражала голосу духовника, протопресвитера, отца Василия Бажанова, что так чудно и раскатисто пел в расписном зале Гатчинской церкви с ее лазурным куполом и потолками.. Вот и слезы блеснули на глазах строгого и сдержанного Папа, он, противу обыкновения, расстегнул шитый золотом мундир и, сидя чуть поодаль ото всех, в глубине сводчатого зала, у окна, убранного роскошною алою драпировкою, вполголоса подпевал маленькому дуэту. Хрупкий силуэт МамА, напротив, почти тонул в теплом кремовом шелку мягкого кресла с высокою спинкою, но и оттуда Адини чувствовала шедшее незримо ласковое тепло: вмешиваться же в нежную гармонию девичьих голосов теплое контральто МамА никак не решалось: силы бы явно не достало!

Адини заметила по птичьи быстрый, встревоженный взгляд матери в сторону придворного врача, мирно дремавшего на мягкой банкетке в самой середине залы, и поняла, что тревога сия вызвана только ею, ибо сердце чуткое обмануть нельзя: МамА что – то почувствовала еще с того самого момента, как они с Фридрихом возвратились с прогулки, и настояла на послеобеденном отдыхе для всех, сославшись на крайнюю утомительность летнего солнца. В Коттедж, в Александрию, к Маркизовой луже,* 30 30 *Так в девятнадцатое столетие называли Финский залив. – автор. как ожидалось, не поехали вовсе, только Папа отправился в город, в Зимний дворец, на встречу с сановниками, но к вечеру уже воротился… Впрочем, Адини и не заметила, как наступил вечер, ибо прервала свой короткий отдых живою мыслью о том, что многое еще не рассказала и не показала Фридриху: ни своей любимой беседки, ни розового газона, что так любовно оберегала и холила ее покойная бабушка – императрица Мария Феодоровна. Он виден как раз из окна столовой. Фридрих и в Зимнем дворце многого еще толком не знал.

По возвращении в город ему непременно надо показать красный кабинет МамА, подобие домашнего алтаря, где стоял мраморный бюст бабушки, королевы Луизы, увитый венками роз. Эта комната напоминала Мама о юности и полна была удивительных вещей: картин, статуэток, портретов предков резных шкатулок и безделушек, бутоньерок и вазонов с цветами; альбомов с чудесными литографиями, книг, написанных старинным готическим шрифтом, в том числе ее любимую «Анну Росс» – рассказ о верующей маленькой девочке умершей от болезни, как раз в самое Рождество! Сколько слез она пролила над этою книгою вместе с Олли и Мэри! Там же, в этой комнате, Адини часто молилась об исполнении своих заветных детских желаний, со всем пылом юной души, принимающей волшебство старинных слов старославянской молитвы за непреложность истинной яви.

В раннем детстве страницы любимых книг казались Адини изрисованными тонким, замысловатым узором. Она все пыталась отыскать то крыло птицы, то облако, то лепесток цветка в этих буквах….. Став старше, нашла в них уже другое очарование – аромат старинных, «отменно – длинных» легенд об ундинах и рыцарях. Мэри и Олли немного посмеивались над нею, считая сестру маленькою чудачкой, а она в ответ лишь светло улыбалась им…… И словно проскальзывал в сводчатые комнаты с высокими потолками нежный солнечный луч.

9.

«Солнечным лучом» Адини называли все, даже ее неугомонный брат, озорник и шалун Константин, до безумия обожавший три вещи на свете: корабли, море и музыку. Когда Адини играла на фортепиано, он сидел, сжавшись комочком на софе, и, полузакрыв от удовольствия глаза, словно впитывая в себя нежно или страстно – волнующе звучащие ноты. Он иногда признавался Адини, что они похожи на его любимое море, волны музыки – столь же глубока и неизведанна их власть над его умом. Слушая пение сестрицы он уносился душою куда то в неведомые дали, где жили розовые птицы, пушистые облака, диковинные цветы. Он пытался рассказать о том и МамА. Она лукаво посмеивалась, называла Кост`и (*Домашнее имя Великого князя К. Н. Романова, знаменитого поэта «К. Р.») мечтателем – фантазером и советовала рассказать о грезах Олли: вдруг у той получиться нарисовать картину о дальних путешествиях будущего моряка? Но Олли все больше марала кистью по бумаге и холсту, изображая гатчинские аллеи и пруды, петергофские фонтаны, комнаты коттеджа в Александрии, увитые плющом, и качели в саду. Райские птицы из мечтаний Кост`и как – то не удавались ей. Вернее, они более всего были похожи на соловьев из пышных гатчинских рощ и аллей, этих маленьких хрупких птах, почти неприметных в густоте зелени. Адини чем – то напоминала брату соловушек, особенно когда очаровывала гатчинские вечера пением.