Филимон Грач - Мортал

– «Три шаги налево, три шаги направо, шаг вперёд и две назад!» Не может быть, чтобы здесь не осталось никого, кто был хранителем свинговых шестидесятых! Аркадий Северный витает тут же, рядом; Джон Леннон тоже тут, он молод и весел, как битл. Эм смотрит на Мечтателя, а тот смеётся и тычет в него пальцем:

– Ну, ты даешь! – смеясь, говорит он.

– Нет! Это ты даёшь!

Было бы куда проще понять, что Эмигрант оказался в комнате смеха, где они оба, как две капли воды, оказались похожими друг на друга! Но Меч первым заметил его замешательство и спросил:

– Эм, стоит ли вообще придавать значение тому, что до тебя не сделали другие? Ты думаешь, они были хуже нас? «Он прав, этот Меч. В самом деле; что с того, что ты не видел своего отражения в таёжной реке Усть – Калым, как минимум, лет сто?»

– Фактически, нас здесь трое! – сказал Мечтатель; он почему-то даже не удосужился сделать так, чтобы Эмигранту самому непременно захотелось бы последовать его примеру – например, угоститься дорогой сигарой? Ну, из приличия, хотя бы!

– «Эм! Напрасно ты так! – возразил ему невидимый Внуг (Внутренний голос); – ты когда-нибудь сам желал себе зла?»

В это время Мечтатель внимательно посмотрел на Эмигранта, но ничего ему не ответил. Или просто сделал вид, что ничего не заметил?

– И кто же третий? – спросил Эм.

– Рисовальщик! Осенью он целыми днями пропадает на пленере. Там он пишет свои волшебные картины в стиле «ля прима».

– «Ля «Прима» или ля «Ватра», это уже не имеет никакого значения! – подумал Эм; – вот, не дай Бог, если прямо сейчас у него снова начнётся отходняк!» Эта мысль, как пуля прошла навылет и тут же застряла в одном из холстов, написанных Рисовальщиком накануне. Но Мечтатель еле заметно взмахнул рукой, словно ловя над своей головой маленький неопознанный предмет и, зажав его в своей руке, как бабочку, стал медленно разжимать ладонь, сам с любопытством заглядывая внутрь. Открытая ладонь была пуста, но Меч загадочно улыбался, глядя на Эмигранта;

– Не бойся! – шёпотом сказал он, – я поймал её!

Потом они долго сидели у камина и пили молча терпкое молодое вино, которое Мечтатель вырастил специально для гостей по старинному дядюшкиному рецепту, доставшемуся ему в наследство от далёких предков, живших в недавнем будущем. Кажется, это будущее называлось «эмиграцией»?

– Я знал, что ты придёшь! – сказал Мечтатель: – приятно, чёрт возьми, спустя тысячи лет забвения предаться экскурсам в недавнее прошлое, посидеть просто так, быть может впервые в жизни никуда не торопясь, и ни за что не ответствуя!

Эм улыбнулся и продолжил дальше;

– …И пить вино, смотреть в окно и, о чём-то негромко споря со своим собеседником, с удовольствием поглощать сакраментальную кильку в томатном соусе?

Соглашаясь с ним, Мечтатель поднял кверху указательный палец:

– Точно! Причём, никак не связанную ни с одним из устоявших винодельческих изысков!

Потом незаметно объявился Рисовальщик, около трёх часов он рисовал свою ночь, пока у него не закончились тёмные краски и тогда в сажу газовую ему пришлось добавить немного белил цинковых. Что поделаешь, время шло. Нет! Оно двигалось, летело и – даже останавливалось несколько раз! Наконец, оно всеми доступными ему средствами старалось явственно обозначить своё присутствие на МП. Скорее всего, таким образом в большей мере сказывалось наличие старых привычек, а не просто мерное пощёлкивание методично отпускаемых пружиной колёсиков и шестерёнок. «Тик – так! Тик – так! Если так, то всё ещё не так уж и плохо? Да всё, вообще, тип-топ, Эм! Хорошо на МП!» Короче, ежедневно, время занималось положенным ему в таких случаях делом: тикая, оно сокращало чью-то жизнь. Но, это благодаря ему, между отшельниками завязалась настоящая, а не задекларированная никакими дурацкими клятвами и обещаниями мужская дружба. (В данном случае о приличиях говорить было бы просто неуместно!) Хотя, кто во что верит, тот это так и называет; то есть своими словами. Про себя Эмигрант называл всегда Мечтателя Чудотворцем. Наблюдая, как тот денно и нощно кроптит над своими Чистыми Белыми Листами, он всё больше проникался к нему уважением. Было видно невооружённым взглядом, что Мечтатель не принадлежит к числу адептов оккультных наук. Мечтатель был также чист, как его Белый Лист Бумаги. В отличие от ясновидящих, Мечтатель никому и ничего не предсказывал никогда, он лишь предписывал нуждающимся их собственные фантазии и те со временем становились явью. «Самое страшное, – не уставал повторять Мечтатель, – это проснуться однажды утром и ничего не увидеть на чистом листе бумаги!» Потом вслед за Эмигрантом на МП приехал Музыкант. Он просто не мог не приехать, так как (и это был неоспоримый факт) не смотря на всемирную глобализацию, господин Эмечхумуз, а не его Высочество Смерть Всеродная, продолжала править этим миром. Сразу было видно, что этот парень был старой лабухской закваски и тоже явно неземного происхождения, весь в диезах да бекарах, да с прочими специальными штучками типа «берлять», «лабать» и «кочумать». Забавный малый! Иначе, как объяснить его способность извлекать из ничего волшебное нечто, что способно было завораживать внимание огромного числа поклонников? Ясно, что подобным талантом могли обладать только избранные. Эмигрант всегда завидовал музыкантам. Он почему-то был всегда уверен в том, что, скажем, такие люди, как математик Лобачевский и музыкант Римский-Корсаков, являются людьми одной творческой обоймы, «сливками» своего рода! «Хорошая музыка – это как высшая математика – она тоже завораживает людей своими странными формулами!» – часто говаривал он. Ещё он утверждал, что, хотя музыка и состоит из невидимых нот, но достаточно только протянуть свою руку, чтобы нащупать их в воздухе, мол, хорошо, когда их сразу набирается на аккордик-другой. К сожалению, Музыкант недолго гостил на МП, но к счастью для него самого, настоящие музыканты, вообще-то, народ более востребованный, чем остальные. Особенно, такие уникумы, как Музыкант! Как назло, той осенью его акустическая красавица «Герберт Кёхнер» перестала строить по ладам, и он, страдавший от абсолютного слуха, вконец отчаявшись, решил навсегда податься на заработки в старую добрую Англию – родину современных роковых(здесь – музыкальный рок) тенденций. Музыка была его живописью, его жизнью, фальшивые же звуки делали её просто невыносимой. Теперь их снова на МП осталось трое: как три аккорда, как три простых мажорных трезвучия, впоследствии ставших известным «квадратом», неизвестно кем в первый раз по-настоящему поднятые на гитарный гриф – Полом Анкой или Чаком Берри? Каждый раз душа измученного странника просила гармонии, которая жила в музыке, придуманной другими, а он впервые ушёл за своей, лившейся в потоке невидимых созвучий. В такие минуты не от рубля зависевшая троица каждый раз добрым словом вспоминала своего старого приятеля. Часто подшофе они весело пересказывали друг другу, как тот мог часами возиться с лютней, пришедшей к ним из Эпохи Итальянского Возрождения или, с ног до головы обложившись виниловыми пластинками, самозабвенно подпевать «Juke-Box», с энциклопедическим проворством воскрешая в своей памяти мелодии и тексты известнейших шлягеров последних пятидесяти лет прошлого столетия. Где ты сейчас, приятель? Может, бродишь как встарь неприкаянным менестрелем по узким улочкам старых европейских городов? А, может, часами простаиваешь в душных переходах столичного метро, разложив у своих ног распахнутый чехол от гитары? Возникшая на перекрёстке всех космических дорог, спокон веку МП служила странникам их кратковременным или же пожизненным прибежищем. Хотя за всю историю её долгого существования, люди редко когда рождались или умирали здесь. Пожалуй, это было её главным отличием от Мортала. Но со временем и она стала приходить в упадок, так как люди всё реже посещали её. Зато всё чаще сюда стали наведываться чиновники из «Путешествий в Эфире Снов». Особенно эти, друзья из Поднебесной! Они никогда не скрывали, что их в первую очередь интересует механизм многократного подключения к другому «эфиру» – креативным зонам параллельного фантомного образования. В принципе, не жалко! На Малой Планете нет ничего такого, о чём бы не знали на Старой Планете.