Сергей Ильичев - Возвращение «Конька-Горбунка»

Прежде чем передать рукопись на ваш суд, мой дорогой читатель, я посчитал необходимым предварительно согласовать ее текст с истинным автором и с замиранием сердца набрал номер телефона, который был указан на визитной карточке.

Однако жуткий механический голос автоответчика сообщил, что этот номер не существует…

Выходило так, что звонить далее на этот же номер было уже бесполезно.

А потому читайте сами эту удивительную историю.

И вслед за мной, недостойным называться ее автором, вам предстоит погрузиться в неизвестные доселе события, связанные с жизнью и творчеством «Горбунка» – Петра Павловича Ершова, гения русской сказки и автора «Конька-Горбунка»…

Когда Татьяна Вяземская, доцент Тюменского государственного университета, ступила на перрон Казанского вокзала, ей показалось, что ее туфли начинают медленно погружаться в нечто вязкое, будто под ногами оказалась не платформа, а какая-то тягучая жижа…

«Неужели снова вляпалась?» – подумала она в первую очередь о своих новых туфлях и на какое-то время замерла, боясь, что действительно не ошиблась в своих ощущениях…

Я воспользуюсь этой паузой, чтобы сделать предварительное уведомление, а именно: Вяземская Татьяна Виленовна… Год рождения и детализацию биографии опустим, как-никак не анкета в личном деле, родилась в семье сразу двух заслуженных учителей России. А ее отец был к тому же еще и директором одной из ведущих школ Тюмени.

Татьяна пошла по стопам родителей. Окончила университет и аспирантуру. И по настоящее время преподает в должности доцента в родном Тюменском университете, целенаправленно посвятив себя изучению жизни и творчества писателя П. П. Ершова…

Да так глубоко копала, столько исколесила по городам и весям России, что на замужество просто не оставалось времени. То есть она была старой девой в лучшем, классическом определении этой категории женщин.

Однако же вернемся к началу нашей истории.

Вокзальный перрон был закрыт сводом из пластика, оберегающего пассажиров от непогоды, но и это не спасало асфальтовое покрытие, буквально томившееся, подобно тому, как в русской печи да в чугунках распариваются свиные рульки для будущего холодца. И уж точно не помогало от тяжелого дымного смога, покрывающего плотным грязным саваном весь мегаполис.

Вот на таком асфальте, балансируя с толстым портфелем в одной руке и с дорожным чемоданом в другой, Вяземская осторожно оторвала одну туфлю от асфальта и увидела, что белоснежная обувка, новая, купленная именно для поездки в Москву, приобрела темный кант.

Она оглянулась по сторонам. Мимо нее, обгоняя и уже чертыхаясь в полный голос, шли навьюченные, как рабочие лошади Пржевальского, ее случайные попутчики, стремившиеся на юг.

Вяземская лишь тяжело вздохнула и последовала за хвостом этой живой ленты, более напоминающей гигантского гада, скрывающегося от летнего зноя в лабиринтах вокзальной подземки. А далее, уже по указательным стрелкам поворотов, стараясь не дышать дурманящим запахом смога, мочи и шаурмы, она стремительно шла к выходу в город, как к спасительному Ноевому ковчегу…

Но ее чаяния были напрасны. Едва выйдя на улицу, она почувствовала, как от сухого жара сначала запершило в горле, а потом уж, совсем задыхаясь, она, словно рыба, выброшенная на берег, стала судорожно открывать рот. Этого же времени оказалось достаточно, чтобы жар объял и все ее тело, пробравшись под тонкое итальянское белье.

Полуживая, добралась Вяземская до подъезда сталинской высотки, в которой жила ее родная сестра – поэтесса Александра Виленовна Николаева (в девичестве Вяземская). Старшая сестра всю свою сознательную жизнь, окончив Литературный институт и оставшись в Москве, писала хорошие и добрые стихи про любовь к Родине, была обласкана властью и хороводом поклонников. Николаевой она стала по фамилии своего третьего мужа, члена правления Союза писателей России. Но, как она всегда шутила, сей брак был усугублен противостоянием двух водолейских планет, нечаянным образом соединенных в любовном экстазе. Венера вложила в своего Плутона, в это, как ей казалось, мудрое воплощение энергий творческих масс, всю свою любовь и связи, но тот растрачивал себя на пустые прожекты и женщин… И в какой-то момент Александра просто выставила его чемодан за дверь своей квартиры.

И все бы ничего, но начавшаяся перестройка и обломки великой Советской империи чуть было не подмяли под себя и ее. Некогда единый, сцементированный и многонациональный творческий союз писателей рассыпался, как горох. А пресловутый Черный Ангел, обрядившись в белые одежды, уже склевывал зерна, напоенные живым Словом. Выжили тогда, как говорила Александра, лишь оставшиеся в глубокой тени. А присягнувшие Черному Ангелу сконструировали по принципу «разделяй и властвуй» новые писательские, да и не только писательские, образования и обозначили себя павлинами с распущенными, переливающимися всеми цветами радуги хвостами, увешанными лауреатскими медалями уже новой власти.

Обессиленная, Вяземская нажала на кнопку звонка. Ей казалось, что еще мгновение, и она сама упадет у порога этой квартиры. Но вот какие-то рычажки пришли в движение, раздался характерный стук дверной цепочки, и вожделенная дверь приоткрылась… В проеме показалась Александра.

– Что-то с родителями? – раздался ее суровый голос.

– Слава Богу, ничего, я в командировку приехала.

– Всегда знала, что ты дура, но чтобы настолько…

– Впустишь? – тихо спросила Татьяна.

Александра распахнула перед сестрой дверь.

– Вваливайся, раз уж приехала. Раздевайся и сразу в ванную комнату…

Но пройти в ванную уже не удалось, Татьяна почувствовала, как ее ноги стали ватными, и по стенке стала медленно оседать на пол прихожей.

Очнулась она уже в кровати – знакомой, вожделенной, даже можно сказать, кровати, о которой она мечтала, лишь первый раз узрев ее в квартире сестры… Кровать была металлическая, витая и двуспальная, сохранившаяся еще с дореволюционных времен, точнее, реквизированная в 1917 году молодой властью рабочих и крестьян и переданная какому-то красному писателю-горлопану, но затем выкупленная у его потомков еще первым мужем Александры.

Рядом с кроватью, на тумбочке, стояли чайная чашка с травяным отваром и мед в плошке. Татьяна пригубила чай, затем, поставив чашку на место, нежно коснулась постельного белья из атласного китайского шелка. И на какое-то мгновение замерла. Она не знала, даже не спрашивала сестру, где той удается покупать такие удивительные вещи. И не потому, что их не продавали в магазинах Сибири, а по той простой причине, что времени пройтись по этим самым магазинам ей катастрофически не хватало – его, это время, проглатывали преподавание в университете и постоянная работа в архивах…