My.Self. Harmony. - Маленький Принц

– Но ты как-то выходишь?

– По ночам. И то не всегда: когда очень холодно, я остаюсь здесь. У меня нет обуви.

– Чем вас кормят?

– Помоями. Практически всё, до чего дотрагивается рука Джареда, превращается в помои. Сладкое не дают. Я даже не помню, какое оно на вкус. Кроу на Рождество пёк нам имбирные печенья, даже показывал, как это делать…

– Кроу был святым.

– Да. Вернуть бы его обратно. И Люси тоже.

– Люси?

– Его жена. Она была нам, как мама. Пыталась починить мою ногу. Но её нет. Кроу поставил ей памятник в саду. Ангел с её лицом. Очень красивый. Как раз под тем дубом.

– У Кроу нет наследников?

– Я не знаю. Но до тех пор, пока жива Шеридан… БлэкОук так и будет прогнивать изнутри.

Джеймс почувствовал жжение в груди. Когда-то это было прекрасное место, где за детьми ухаживали, с ними гуляли, баловали, учили, любили… Теперь же складывалось впечатление, что райский уголок сгорел, а остались только тлеющие угли. Это ведь была когда-то комната, где беспризорники всех возрастов играли друг с другом, делились игрушками. Хэлману казалось, что он слышит детский смех и видит не пустые полки, а много-много интересных вещиц. Но на самом деле их было всего лишь двое. Кай вновь читал, но без особой охоты: он не хотел отвлекать Джимми от его мыслей.

– Здесь раньше было много игрушек?

– Очень. Но дети не знали, как с ними играть, многие из них сломали, поэтому… Так пусто.

– У тебя были любимые?

– Нет. Я много читал.

– Даже дома?

– У меня их не было.

– Странно. Почему?

Кай покачал головой и обнял сам себя. Его кофта напоминала чем-то смирительную рубашку с её длинными растянутыми рукавами.

– Джимми?

– Что, малыш?

– Н-научи меня рисовать? Я очень хочу, но не умею.

– Оу… Что ты хочешь нарисовать?

– Розу. Как у Маленького принца.

– Розу? Это очень легко. Давай листочек и карандаши.

Джеймс показывал мальчику линию за линией, которые тот должен был повторять. Калека делал это так же несмело, как если бы ему «починили» ногу и сказали, что он вновь сможет нормально ходить. Линии были совсем слабыми и едва заметными. У художника они чередовались по толщине, так что бархатистые лепестки казались тоньше и нежнее, чем стебель, покрытый шипами.

– В психологии есть такой прикол, что можно определить состояние человека по нарисованным линиям. Знаешь, что говорят твои?

– Ч-что же?

– Ты жутко напуган, тебе неуютно, а твоя самооценка близится к минус бесконечности. Однако ты стараешься, что очень и очень похвально. Это связано с твоим прошлым?

Мальчик кивнул и прикусил губу.

– В тебе есть задатки художника, малыш. Очень неплохие, кстати говоря. Если бы только их развивали… Ты мог бы дать фору любому студенту Академии, – улыбнулся Джеймс, – Попробуй нарисовать ещё одну. Только делай линии чуть толще.

Кай вновь принялся выводить лепесток за лепестком, но его линии всё ещё напоминали графитовых призраков. Джимми терпеливо улыбнулся и, пересев за спину мальчика, аккуратно взял его руку в свою и обвёл несколько уже нарисованных деталей. Мальчишка почувствовал слабый прилив уверенности, когда художник некрепко сжал его ладонь. Хватка становилась легче, но линии не становились тоньше.

– Смотри, у тебя получается, – радостно усмехнулся брюнет.

– Но ты держишь мою руку… – смутился блондин.

– Уже как три лепестка – нет. Ты рисуешь их сам, видишь? Сможешь закончить?

– Я… Постараюсь.

Мальчик нахмурился и продолжил рисовать всё новые и новые штрихи на бумаге. Его примитивная роза напоминала тот набросок, что сделал Джимми, но мальчишке ещё только предстояло многому научиться, чтобы изображать нечто похожее на то, что получалось на парах в Академии: нужны были тени, акценты, штриховка, цвет, роса, блики на ней, прорисовка… И Хэлман готов был ему помочь, главное оставалось лишь за мальчиком – его желание.

– Джимми? – мальчик повернулся к нему и показал то, что у него вышло.

– Ты молодец, малыш.

– Но ведь… Это всего лишь набросок, да?

– Вроде того. Тренировочные рисунки. Чем чаще ты что-то рисуешь, тем больше потом возможности добавить нечто своё. Опыт приходит с практикой.

– Ты долго учился?

– Я до сих пор учусь. Это одна из тех вещей, которой невозможно овладеть полностью. Как иностранными языками, например. Невозможно стать немцем, если ты англичанин, как бы этого ни хотелось. Можно лишь играть немца. И всегда будет находиться хотя бы одно маленькое корявенькое словечко, которое тебе нужно будет подглядеть в словаре. Также и с творчеством. Невозможно оставаться в одном и том же стиле. В какой-то момент тебе захочется чего-нибудь нового. Или что-то начнёт настолько хорошо получаться, что ты захочешь это усовершенствовать.

Кай кивнул и отложил рисунок, покусывая губы. У Джимми до сих пор остались вопросы касательно слов сторожа, и он считал, что объяснить ему всё это сможет только калека. Брюнет вернулся на своё место перед ним, блондин с интересом посмотрел на парня, готовясь слушать или говорить.

– Что имел в виду Сальваторе, говоря о смертях детей?

– Хм?

– Он сказал, что Шеридан никогда не станет Кроу, потому что она убивает детей. Что именно она сделала?

– О… – мальчик озадаченно почесал затылок, не моргая, – Это сложно даже для меня. Постараюсь объяснить… – он шумно потянул носом воздух, – Когда я жил в той комнатке один, то часто слышал что-то за стеной. Однажды я спросил у Максимуса об этом. Он сказал, что там тоже живёт мальчик, только необычный. Когда он опять бормотал ночью, я сел в угол и начал с ним разговаривать. И он и вправду был необычным: видел только темноту. Он не знал, как выглядели цветы, наш чёрный дуб, его комната… Пока Максимус был с нами, я описывал ему всё, что видел. Но когда пришла Шеридан… Мальчик перестал со мной говорить. Я пошёл к Сальваторе… Старик долго плакал, а потом сказал мне, что это был его внук. Он жил здесь, потому что остался без родителей, а оставлять его, слепого, одного в квартире было подобно смерти. И в тот день нас начали вытаскивать из комнат, а Мэв подтолкнула его на лестнице, он упал, разбил голову, сломал несколько рёбер и умер: виском в угол ступеньки вошёл. Шеридан сделала вид, что ничего не случилось, как-то замяла это дело, иначе Мэв могли ещё раз посадить в тюрьму…

– Ещё раз?! -испуганно спросил Джеймс.

– Да. Она сидела в колонии для несовершеннолетних, потому что зарезала своего отца. Он её избивал, – Кай вздохнул и вздрогнул, – Сальваторе был разбит. Он хотел справедливости, очень хотел. Вместо этого… Его запугал Джаред. Настолько запугал, что Сальваторе перестал бороться хоть за что-то. Мы все здесь смиряемся со временем. Дети пока этого не понимают… Но сюда больше никто не приезжает, чтобы кого-то усыновить или удочерить. Они ждут маму. Мамы никогда не будет. Так что… Либо ты выйдешь сломленным уродом, либо тебя уничтожат физически. Я… Я ведь даже не знал имени мальчика.