My.Self. Harmony. - Маленький Принц

– Как ты вообще сюда попал?

– Долго умолял дира, чтобы он дал мне там остаться.

– Что с твоей ногой? Это из-за них?

Мальчик тихо вздохнул и продолжил спуск.

– Долгая история. Она сломана. Очень и очень давно.

– Как давно?

– Почти десять лет.

– Но переломы же быстро срастаются… Месяц где-то, разве нет?

– Когда о них заботятся. Когда на них плюют… Они так и остаются переломами, -он шмыгнул носом.

– Бедняга. Как это вышло?

– Я из окна выпрыгнул.

– Сколько тебе было?

– Шесть.

– То есть, тебе почти шестнадцать?

– Угу.

Они подошли к детской. Джеймс до сих пор был в шоке от мальчика, медленно хромавшего и опиравшегося на палку, говорившего с каким-то надрывом в его хриплом голосе. Наконец-то, когда свет стал ярче, он смог рассмотреть спасённого. Кай был ниже воспитателя на полторы головы – как и подобает пятнадцатилетним парням, в затасканной выцветшей кофте с длинными растянутыми рукавами, в серых штанах, покрытых пятнами и попадавшими под его босые ноги. Он напоминал коллекционную куклу со своими идеальными чертами лица, оливковой кожей и длинными ресницами, обрамлявшими светло-серые глаза. Его волосы падали на лицо от выпиравших скул до шеи, а их цвет… Невероятно, что он был таким от природы. Многие девушки достаточно долго выливают на свои головы бутыли осветлителя, лишь бы их волосы стали такими светлыми, а в итоге выжигают их до основания, пока не приходится практически состригать под корень. Но Каю точно была недоступна подобная роскошь, однако он был белокурым, почти пепельно-платиновым каким-то, хотя его шевелюра казалась жёсткой (возможно, в этом были виноваты местные туалетные принадлежности). Джеймс был удивлён: никогда в жизни он не видел настолько красивых пятнадцатилетних мальчиков, которых не портила даже плохонькая одежда. Но зато вмешивалась нога. Она, кажется, стояла вполне прямо, но под каким-то незначительным углом внутрь. Однако… Кай очень странно ходил: она не шевелилась в голеностопе, и он старался не наступать на неё, кроме как на самые кончики пальцев.

Когда они вернулись в детскую, воспитанники сидели на кроватях испуганные, в каком-то ожидании плохого исхода событий. Но стоило им увидеть целого и невредимого Кая, как все мигом оживились. Девочка с косичками подбежала к мальчику и обняла его.

– Маленький принц, ты жив!

– Конечно, жив, милая. Скажите спасибо Джимми.

Дети хором прокричали: «Спасибо, Джимми!», – и принялись играть с теми немногочисленными игрушками, что лежали в шкафу. Калека уселся в своём углу и вновь вернулся к чтению. Хэлман присоединился к малышам, но всё время смотрел на Кая с неподдельным интересом. Было что-то в мальчишке, что пугало и привлекало его одновременно. Может, тот самый взгляд? Или его надорванный голос? Или таинственность его истории, в результате которой он остался калекой? Или странное отношение детей к нему? Он и сам не понимал этого.

В какой-то момент дети утомились и легли спать. Джимми выгадал время и подошёл к углу, где ютился Кай с книгой. Мальчик так и не поднял глаза на воспитателя, хоть и чувствовал его присутствие.

– Ты точно меня видишь? – спросил Хэлман. Парнишка удивился и отложил роман.

– Да. А почему ты это спросил?

– У тебя такой цвет глаз… Что кажется, что ты слепой.

– Вовсе нет, – Кай помотал головой.

– И после падения…?

– Нет, -он вновь помотал головой.

– Ты очень грустный, – опечалено вздохнул Джеймс.

– Ты когда-нибудь видел, как травят кошек или собак? – опустошённо спросил белокурый.

– Что?! Нет! Никогда в жизни!

– А я видел, – горько заметил паренёк, – Они здесь все живодёры. И вместе с тем они вытравливают из меня всё хорошее, что могло бы быть вот здесь, – его палец уткнулся в середину груди, и Кай тихо произнёс, – Там ничего нет. Пус-то-та.

– Тебе, наверное, очень больно?

– Тебя это волнует?

– Да.

– Первый человек за долгое время, которого это волнует. И это… Странно. Почему тебе интересно?

– Мне… Просто жалко тебя по-человечески. А тем более, если тебе и вправду больно… Ты терпишь уже почти десять лет, да?

– Угу.

– Тебе никто не помог?

Мальчик прикусил губу и посмотрел на Джимми тем же взглядом измученной нелюбимой собаки, а потом лишь покачал головой. Джеймс почувствовал притуплённую боль в груди от вида Кая. Душераздирающе. Всем плевать на мальчика-калеку, которому больно, который страдает, которого ненавидят одногодки.

– Что ты читаешь? – Хэлман решил не усугублять грусть мальчика ещё больше, поэтому слетел на другую тему.

– «Маленького принца» де Сент-Экзюпери.

– Тебе нравится?

– Да. Я читаю её уже далеко не в первый раз. Просто… Других книжек у нас нет, кроме детских. С каждым разом нахожу что-то новое в романе.

– У тебя есть любимая цитата?

– «Любовь – это когда ничего не стыдно, ничего не страшно, понимаете? Когда тебя не подведут, не предадут…»

– «…Когда верят», – закончил Джеймс, улыбаясь, -Мне тоже нравились эти слова.

Мальчишка кивнул, но уголки его губ чуть поднялись, что было едва заметно, однако Хэлман это уловил.

– Дети называют тебя «Маленьким принцем».

– Я знаю.

– Ты чем-то похож на него.

– Я бы не отравился. Но, думаю, был бы не против лиса и нарисованного барашка.

– Я рисовать умею, кстати. Хочешь барашка?

Кай кивнул, взял листок и карандаши и протянул их воспитателю. Джеймс поудобнее устроился на полу и принялся рисовать зверька. Как ни странно, мальчишка отложил книгу и пристально наблюдал за тем, как карандаш оставляет следы на бумаге.

– Сколько тебе лет? – спросил мальчик.

– 24. Не так и много, не находишь? – парнишка кивнул и дёрнул плечами, прежде чем зевнуть и потянуться.

– Ты и вправду художник?

– Да. Я закончил Художественную Академию.

– У тебя есть родители?

– Да, мама и папа. Я редко вижу отца: он врач, на работе иногда задерживается до утра. Мама – домохозяйка. Прости за отвратительный вопрос, но… У тебя кто-то есть?

Мальчик поджал губы и притянул к себе коленки, стараясь держать больную ногу на весу. Он сверлил холодным взглядом брюнета, продолжавшего делать штрихи на бумаге. Кай решил не отвечать на заданный вопрос.

– У тебя есть друзья?

– Конечно. Даже девушка была, но мы расстались. Но моя мама считает, что её можно использовать как «средство давления на неугодные ей мысли,» – цитата моего друга.

Белокурый кивнул и сложил ладони на здоровой щиколотке. Его глаза вновь замерли на листочке бумаги, покрывавшемся всё новыми штрихами.

– Ты испугался, что я тебя ударю там, на чердаке?

– Угу, – его мычание прозвучало как-то жалобно.

– Я бы не смог. Они же хотели сделать тебе больно. И за что я стал бы тебя бить?