Игорь Головко - Собаки моей жизни

Получив свой диплом и медаль, гордо вернулись домой, пообещав Клубу, что будем выставляться и дальше. А как иначе, вязки-то мы ещё не получили. Так Джим стал занимать постоянно третьи места по старшей группе голубых (в те времена это слово воспринималось только как цвет) догов. Третье место для нас – всё равно, что первое. Дело в том, что на выставках действовало негласное правило: первое место занимала собака судьи, второе – кого-то из приближённых, иначе говоря, «клубных», а третье – настоящее, заслуженное, породное, которое колом не вышибешь. Таскались мы по разным вставкам, что отдыхом никак не назовёшь. Терпели. И достигли максимума, заняв второе место по Москве. До сих пор, а прошло более тридцати лет, горжусь этим.

Но однажды с нами случился неприятный психологический казус. Пригласили на выставку в Мытищи. В нашей группе оказалось лишь две собаки: наш Джим и какое-то, с моей точки зрения, местное чудовище. Было совершенно очевидно, что первое место в кармане, но… Мы плохо к тому времени понимали реалии. Не скажи, как говорится, «гоп»… Конечно же, мытищинские судьи не могли отдать первое место пришлому московскому молодцу, и мы получили второе. В данной ситуации – последнее. Огорчённые, присели после ринга на лавочку, чтобы прийти в себя. Подходили местные любители, говорили тёплые слова. Некоторые сочувствовали. Всё всем было очевидно. Но мы так и не смогли пережить этот удар по самолюбию и справедливости, и после этого фиаско перестали ходить на выставки.

Цели, правда, мы своей добились: получили право на несколько вязок. Не вышло. Уехали по специальности – арабисты – на работу в Алжир, оставив собаку Диме. А так как он был ещё недостаточно зрелым – десять лет с хвостиком – то реально собаку мы передали моей первой жене – женщине, как я уже писал, безумно любящей собак – в её новую семью. Она пыталась реализовать наши успехи и повязать мальчика, сделав его «мужчиной». Однако ей отказали, сославшись на то, что поменялся владелец. Такие вот законы властвовали в собачьем бизнесе. За вязки шла «кровавая» борьба. Не гнушались и неспортивными методами. Порой применялась, как в футболе, подножка.

Джимка погиб трагически… Заводя собаку, человек должен понимать, что, как правило, переживёт своего любимца, то есть ему должно хватить душевных сил через какое-то время – с крупными породами меньшее – перенести сильнейший стресс. Некоторые после таких переживаний собак больше не заводят. Другие, наоборот, пытаются забыться с новым питомцем. Мы оба оказались из таких и сразу, когда поняли, вернувшись из командировки, что советская власть меня как военного уже на работу вдали от дома не пошлёт, хотя, безусловно, пыталась, дело вдаль не отлагая, решили завести собаку. И обязательно другой породы. Чтобы не было никакого сравнения с предыдущей, перед которой были виноваты безмерно. Ни в чём никакого напоминания. Так у нас появился ротвейлер, на этот раз – ни в чём, так ни в чём – сука. Назвали Берта, совершенно не ассоциируя с самым крупным немецким орудием «Большая Берта» или «Толстушка Берта» времён Первой Мировой. Однако…

Существо это оказалось тоже очень ласковое, но ленивое, вечно голодное и порой необъяснимо странное. Одна из странностей, которых в ротвейлере скрыт был целый клад буквально с молодых ногтей, а купили мы её малюсеньким, помещающимся на двух ладонях щеночком, проявлялась в автомобиле. Берта обожала купленный нами после приезда из Алжира в качестве дачи старенький деревенский дом в малюсенькой северной деревне за Клином, в шестнадцать домов, и, сидя всегда на заднем сидении – к сожалению, в то время универсала у нас уже не было, – слегка покусывала меня за локоть или предплечье, если я хотел выйти из машины по какой-либо надобности, например, заправить её. Когда я садился обратно – снова укус. Как я её за это ни бранил, как ни наказывал, всё безрезультатно. Таким образом она выдрессировала меня не останавливаться по дороге, а ехать сразу до места назначения. О бензине же думать наперёд.

Любимая дача, любящие хозяева, что ещё Берте нужно?

Нам подсказали, что ротвейлера надо воспитывать, чтобы он разрешал забирать у них лакомый кусочек даже из пасти, с детства опуская в его миску при кормлении свою руку, что жена и проделывала, а я лишь похихикивал над этим, полагая, что достаточно и присутствия. И дохихикался. Примерно с года у Берты стал меняться характер. Когда я хотел у неё что-то отобрать, она стала рычать. Жене же разрешала всё, даже вынимать кость изо рта. Примерно в полгода наша любимица заболела энтеритом. Ротвейлеры очень подвержены этому заболеванию. Ни одна другая порода собак, а их в поле моего зрения было много более двух десятков, никогда не болела энтеритом. В лечебнице молодой, только что вылупившийся из института врач, спокойно глядя нам в глаза, доброжелательно констатировал: «Не жилец». У меня опустились руки. Но не у жены. Она настояла на лечении, оказавшемся очень нудным и дорогостоящим. Приходилось возить пса ежедневно на многочисленные уколы. Однако они совершенно неожиданно для меня дали положительный результат. Щенок ожил. Счастью общения не было конца, и вдруг…

Нашей Родине неожиданно потребовалось, чтобы я выполнил очередное задание партии и правительства в новой зарубежной командировке, на этот раз в Ливии. Поездка к полковнику Каддафи (в то время Лидеру Ливийской революции) диктовала необходимость устройства Берточки. Решили подобрать ей временного Хозяина на три года, чтобы минимизировать случайности, которые поджидают чужих псов, когда их отдают в полное владение, навсегда. У собачников это мероприятие называется, как я уже упоминал выше, «передержка». Нашли такую семью, сумев их экономически заинтересовать, и поселили на лето в наш деревенский дом, чтобы в тёплый период Берта жила вольно и привычно, да и к ним в этом случае ей было легче привыкнуть. Для этой породы особенно сильное значение имеет понятие «своя территория». Возраст её не превышал года, а в это время психика собаки более гуттаперчевая, понятие «Хозяин» ещё не закрепилось в полной мере.

Берта, как нам показалось, спокойно приняла новых хозяев, и мы с лёгким сердцем убыли кайфовать в пустыни Ливии. Там оказались в маленьком посёлке с замысловатым названием Карарим в семнадцати километрах от города Мисурата, на самой границе с настоящей песчаной пустыней. Рядом, километрах в двадцати, располагался колледж ПВО, где мне предстояло внушать молодым ливийским курсантам основы знаний по управлению ракетами «земля-воздух» для защиты их страны от агрессивного гегемона. Один раз он уже подверг Ливию усиленным бомбардировкам. На наши ракеты, казалось нам, теперь уже не сунется. Строители, создавая наш посёлок в пустыне, поставили «финские» домики – один на десяток семей, – расположив упорядочение по узким, засаженным ими же многочисленной растительностью улочкам. Посёлок отгородили от располагающегося за общей оградой небольшого советско-ливийского заводика по производству стройматериалов, рабочие которого, разных национальностей, жили тут же, с нами, военными.