Виктор Ерофеев - Энциклопедия русской души (сборник)

Сесиль стала привозить тамиздат и «Русскую мысль», завела знакомство с подпольными фондами, двойными французскими дипломатами. Ее схватили в темном подъезде на Цветном бульваре, когда она передавала деньги, завернутые в газету, не церемонясь, раздели, усадили на гинекологическое кресло, подержали и выслали. Клэр вышла замуж за советского режиссера, но – разочаровалась и уехала с концами в Париж. Высланная Сесиль вернулась в перестроечную Москву вместе с Грегори.

– Мой позор превратился в страсть, – взволнованно облизываясь, призналась она. – Гинекологическое кресло стало самым сильным эротическим переживанием моей жизни.

В сотый раз, раскрасневшись, она принялась мне показывать, как ее раскорячили.

– Засунь мне руку! Глубже!

– Есть такой мужик, по имени Серый, – сказал я после того, как вынул руку.

– Грегори ищет какого-то Серого, – кивнула она. – Мы носимся за ним по всей стране.

Ковбойский привкус западного Подмосковья. Я люблю старые довоенные дачи. Деревянные запахи. Заросшие навсегда участки. Сирень. Тропинки в саду. На даче мне снятся дивные сны. На этот раз мы встретились вчетвером.

– Я накрыла на стол в саду, – сказала Сесиль, открывая ворота.

– Я голодный, как волк, – улыбнулся Саша.

Саша необычайно понравился Грегори.

– Честный парень, молодец, – сказал он мне, когда, пообедав на славу и с хохотом, мы пили чай с клубничным вареньем. – Не то что его циничное поколение.

– Пойдемте на реку смотреть закат, – предложила Сесиль.

Мы вышли на крутой берег Москвы-реки. Стволы сосен просвечивали насквозь. Саша от полного восторга прошелся на руках метров двести.

– Грегори, – тихо сказал я, – ты знаешь, в этой стране есть чертовщина. Об этом писал твой любимый писатель.

– Это была политическая маскировка.

– Не знаю. Это твой любимый писатель.

– Я ненавижу все это, от соборности до чертовщины.

– На Миссисипи тоже верят в привидения.

– Америка – это не только Миссисипи.

– А Россия – это только сказка.

– Йес! – крикнул Саша, весь потный от хождения на руках.

– Я пошел против своих принципов, – сказал Грегори. – Углубился тут в метафизику. Возможно, в этой стране есть не только наблюдатель, но и метафизический деятель. Его зовут Серый.

– Подробней с этого места, – попросил Саша.

Грегори поправил очки.

– Это так, домыслы пьющего американца, – сказал он.

Грегори, хотя и не любил Россию, перенял от нее привычку пить. Это, наверное, сказалось на потенции. А, может быть, возраст. Мне взгрустнулось от быстротечности жизни.

– Давай искать вместе, – предложил я.

– Если Серый найдется, это будет уже не Россия. Тут ничего не находится.

Сесиль вмиг разделась и шумно бросилась в реку.

– А вдруг найдется? – спросил Саша.

– Парни! – крикнула Сесиль с середины реки. – Парная вода!

– Мне стыдно за мою русскую постановку вопроса, – сказал Грегори. – Россия меня шарашит. Если Серый есть, значит, прав Достоевский, говоря о русском боге. Но если он прав, то как я могу защищать ценности западного мира? Представь себе, я об этом напишу. Не напечатают.

– А ты говоришь, в Америке нет цензуры, – сказал я.

– Ее нет, – Грегори выкатил грудь колесом, – и ты был не прав на конференции в Хайдельберге, когда сказал о ней.

– Я испытал ее на себе!

Мы тогда в Хайдельберге поссорились и больше не виделись до грузинского ресторана.

– Грегори, конечно, умник, но мы и сами с усами, – сказал Саша. – Я обнаружил странное место. Фекальную станцию. Там есть один очень подозрительный мужик.

– Фекальная станция! – взорвался я. – Мало тебе Вышнего Волочка?

– Не я страну придумал. Я что, виноват, если Россия завязана на говне?

– Ни за что не поеду!

Был понедельник. Фекальная станция не работала.

– Надо же, – сказал я. – Директор есть, фекалии есть, а станция не работает.

В понедельник работники фекальной станции опохмелялись. Во вторник они пытались включить генератор, но кнопки не слушались. Станция то переваривала фекалии, то отключалась и затоваривалась.

– Где подозрительный? – спросил я.

– А вы присмотритесь.

В среду включился генератор, и фекалии перерабатывались. Они перерабатывались весь четверг. Фекальная обработка вошла в апогей. Работники были азартны и все, как один, на вид подозрительны, включая директора. Утром в пятницу фекалии тоже перерабатывались, но вторую половину дня они уже перерабатывались слабее и слабее, а к вечеру вовсе не перерабатывались – работники сходили в магазин, а директор вообще покинул свой пост.

– Кто вам внушает наибольшее подозрение? – спросил Саша. – По-моему, директор.

– А, по-моему, вы, – пошутил я.

– Глупая шутка, – резко обиделся Саша.

В субботу народ на станции не работал, хотя, по идее, она работала без выходных. В воскресенье станция и обслуживающий персонал были мертвы.

Саша, застегнутый на четыре пуговицы, довез меня с фекальной станции до дома.

– Не расстраивайтесь, – сказал он. – Найдем Серого в другом месте.

– Где?

Саша достал из кармана два авиабилета компании «Дельта».

– Завтра летим в Сан-Франциско.

– Зачем?

– Вдруг он там?

После фекальной станции сан-францисский «Хилтон» нам понравился. В баре на первом этаже мы залились по уши коктейлем «Маргарита», пошли гулять по Маркет-стрит и кричали:

– Ну, кто тут Серый? Выходи!

В окнах развевались пидерастские радужные флаги. Никто не вышел. Но нас подобрали на день рождения Большой Заи из Сан-Франциско. Сборище больше ста человек. Они кружили по комнатам апельсиново-голубого цвета с пластмассовыми стаканчиками, обмазанные кетчупом и майонезом. Разговор шел о западно-африканской музыке и подводном клипе с нарочито замедленным участием Большой Заи. Сама Большая Зая в черной майке, черных джинсах, с открытым пупком плясала перед ярко горящим камином.

Вернувшись в отель, мы с Сашей залезли в джакузи, прыгали, брызгались, пели, цинично обсуждали достоинства Большой Заи и заснули в одной кровати, обнявшись, как две длинные зеленые редьки, но наутро, смущенные, мы вновь были на «вы».

Вакханалия анекдотов, национальных образов, частушек, пословиц, неотпетых мертвецов должна была в конце концов рвануть, воплотившись в зверскую силу. Я нашел Серого на стыке чефира и Интернета. Я не то чтобы вычислил, я его выносил, открыв через запуск мышей под оклады икон. У него была селективная память. Что-то он начисто не хотел помнить; заслонка стояла у него на пути.

– Чего пришел? – спросил он.

– Взял и пришел.

– Мне в тебе что нравится? Ты отвязный. Тебе ничего не надо.