Виктор Ерофеев - Энциклопедия русской души (сборник)

– Вам с лимоном?

Серый на землю серит.

– Не с апельсином!

Серый взял в руки красный флаг и пошел куда глаза глядят.

Серый мутным взором посмотрел на еврея.

Серый встретился с пидерастом и перекрестил его.

Серый сел в электричку и поехал замаливать грехи. Мы решили стать монахами. По дороге поезд сошел с рельсов. Это были уже не вагоны, а сплошной баян. Мы отделались ссадинами.

– Что за знак? – Серый вылез из сломанной электрички, плюясь зубами. – Ехать дальше или возвращаться домой?

– Давай поедем дальше, – сказал я.

– Ну, давай, – сказал Серый.

И мы стали на минуту монахами.

– Юрий Петрович! Давайте сегодня возьмем Серого.

– Давайте!

– А как?

– А как знаете.

Серый остудил пыл вождя.

Мамы нету. Папы нету. Никого нету. Народу – много. Серый знает: чтобы выжить, нужно все предать.

Серый может не бриться. Серый может не стричься. Серый острижен наголо. Серый не чистит зубы. У Серого мало зубов. Серый волнисто летит над страной. Огибает в полете разные облака. Держит курс на Восток. Цари не в счет. Серый издевается. Серый измывается. Серый изгаляется. Серый изводит Серого. Серый понял, что выхода нет. И всем хорошо. Отбили почки.

Застрочил пулемет.

– Наши?

Все как-то смешалось.

Шли татары через реку. Серый шел через Волгу в мороз. Брови в снегу. Навстречу – татары. Ну, кончилось все компромиссом.

Серый откусил ухо и другие излишества.

Серый устроился работать в колхоз. Закурил. Купил валенки. Наступила пора урожая.

– Юрий Михайлович! Серый летит на Восток.

– Меня это не касается, – резко ответил Юрий Михайлович.

Серый купил на рынке время. Покупное время стало тяготить Серого. Всю свою жизнь Серый собирался начать новую жизнь.

Серый нежнеет, когда все мреет.

– Верно, – похвалил Серый. – Сзади – пес. Впереди – Христос. Кто придумал?

– Блок.

– Накормите отрубями.

Блока поволокли.

– Чаадаев! – вскричал Серый. – Щенок!

Чаадаев закрутился, превратился в морскую свинку. Серый захохотал:

– Ладно, ошибся! Кто следующий? Победоносцев? Александр Третий? Владимир Ульянов? Пошли вон – в песочницу!

Те стали играть в куличики.

– Так-то лучше, – сказал Серый. – А где Константин Леонтьев? Что-то я не вижу его сегодня.

– Я тута! – сказал Константин Леонтьев.

– Дай прикурить.

Константин Леонтьев бросился с зажигалкой.

– А где твой кореш? – полуртом сказал Серый, прикуривая папиросу.

– Кореш?

– Ну, эта противная рожа! Розанов!

– В больничке.

– Триппер? Сифилис? Может быть, СПИД? Веховцы! – заорал Серый. – На выход! С вещами!

Профессора высыпали на плац.

– Ну, что, хуесосы? – сказал им Серый. – Где ваши шляпы? Вопрос на засыпку: что такое долг?

Профессора закивали:

– Долг перед родиной.

– Долг перед родителями, – сказали профессора.

– Врете! Я никому ничего не должен! – сказал Серый охране. – Всех расстрелять, а этого четвертуйте!

Он ткнул пальцем, не глядя, в одного из них.

– Они все здесь такие, – сказал Серый, обращаясь ко мне. – У нас очень много всяких деятелей.

Ахматову выволокли на порог дома без всякой одежды.

– Народ мудрее власти! – завопила голая храбрая женщина.

Я жадно к ней пригляделся.

– Какое тяжелое заблуждение, – содрогнулся Серый.

– Губители! – возвестила Анна Андреевна.

– Перебить ей нос! – приказал Серый охране. – И одеть потеплее!

– Вот ты говоришь: жалко , – вздохнул Серый, расстегивая телогрейку. На груди, как панорама Бородинской битвы, развернулась барочная татуировка. – А я считаю, русские должны мучиться. Так у них на роду написано. Большими буквами. Русские должны мучать русских. Богатые – бедных, и наоборот. Все должно быть путем. Это летный закон самоистребителей. Так тут положено.

– Серый, – спросил я, – зачем?

– А хуй его знает, – весело ответил Серый. – Ты думаешь, я не читал того же Чаадаева? Чаадаев вскрыл вены России. И Победоносцева читал. Сухо, но убедительно. Это я Ульянову кликуху придумал – Ленин. Да, я поощряю бандитов. Да, я превратил эту страну в братскую могилу. И это еще не конец. Веселиться – так веселиться. Давить сок – так давить до конца. Здесь все можно. А посмотри, какая у нас молодежь – я тебе скажу: нарядная молодежь. Все взорвем! Оторвем яички! Пусть падают с небес самолеты и вертолеты! Пусть растащат по домам все рельсы! Пусть сушат сухари. Страна сушеных сухарей. Это в генах. Не знаю, мне нравится.

– Пошли смотреть трупики, – предложил Серый.

– Страшилка, – смешливо поежился я.

Но ошибся. Глубокая заморозка пришлась всем по душе. А Маргарита Ивановна резко обернулась ко мне и сказала:

– Меня не проймешь никаким Интернетом. Я всегда жила под виртуальной звездой первого бала Наташи Ростовой.

Серый так резко обернулся к ней, что у него свалилась шапка, и посмотрел, как водится, не в глаза, а в даль:

– Русская духовка – это и есть пятизвездочный морг.

Я, в свою очередь, тоже резко обернулся на эти слова. В меня вошел запах лука.

– Беги в свою Америку, – сказал Серый. – Вот тебе последний шанс.

– У нее такие глаза, – сказал я. – У наших баб нет таких глаз. Ты, говорит она мне, непредсказуемый. Вчера ты больно хватал меня за руку. Сегодня ты мягкий и грустный. Ты, говорит, меня поражаешь. Но раз уж мы перешли на сексуальную территорию, ты, пожалуйста, не делай мне больно.

Серый по-бандитски надавил мне на горло.

– Где ты видел такие малиновые закаты? – заорал он, подтаскивая меня к окну.

– В Мексике.

– В какой такой Мексике?! – заорал Серый.

– Ну, чего ты? – сказал Серый. – Россия – выдумка.

– Вместо того, чтобы отсюда бежать, я погружаюсь в эту выдумку с головой.

– Чем американская пизда отличается от русской? – задумчиво спросил Серый.

– Американская, – сказал я, – это особая организация материи, а русская – разбазаривание.

– Бляди, тихо! – завопил Серый. – Мы теперь познаем силу денег, – усмехнулся он. – Настрогали новых людей. Смешно. Не соскучишься.