Станислав Афонский - Как я был чиновником

В зал пришли активные коммунисты: Матушкин, Подставников, Черепахов и другие «штыки» клёвской когорты верных ленинцев. Было сразу видно: рвутся в бой и дискуссию… Но что может решить дискуссия в данном случае? Ничего ровным счётом. Только нервы взвинтит и неизвестно, во что выльется – в помойку, унитаз или бензин в костёр. Ясно только: будет что-то хреновое и не серьёзное. Но резолюцию какую-нибудь несусветную надискуссировать смогут. Не взяли бы потом Клёвский район за шиворот… Вывод и выход? Элементарно: никаких прений не проводить.

Отбросив все сомнения, быстро выхожу на трибуну. Говорю: в газете «Аргументы и факты» Гдлян предсказывал развитие событий именно так, как они и происходят «по первому варианту». Он предположил и итог: кровопролитие во всех странах СНГ, или Ельцин не удержит власть. Нам дорога Россия и мы не должны допускать кровопролития. Поскольку конституционность указа Ельцина очевидна, то не стоит дискуссировать на эту тему: «Предлагаю прения не проводить, решение областного Совета поддержать». Сел.

Взлетел донельзя возмущённый Николаев Денис. Казалось, трибуна сейчас вспыхнет от его пламенности: «Страшные здесь вещи говорят! Ишь он, какой умный, а все остальные дураки и их нечего слушать – это те, кто слева сидит (Слева от него сидел я). Эти слова меня, признаться, удивили. При чём тут «умный, не умный» я только, всего лишь, предложение внёс, а его можно и не принять, и послать…

По регламенту, как положено, моё предложение поставили на голосование и – приняли при одном голосе против. Кто-то в зале вскрикнул: «Как же так?!..»

И в самом деле: все собрались именно высказаться и послушать о происходящем в стране и вдруг, на тебе – прений не будет… Я даже усомнился: правильно ли сделал, внеся такое предложение? Может быть, лучше бы было выпустить пар?.. Нет, наверное, не лучше. Он мог бы и скопиться и взаимный раскол усилить. А так – собрание тихо и мирно вошло в деловое русло. Малый Совет моё предложение одобрил».

«Всё ясно, как дно пустой тарелки под ярким солнышком, – сдрейфил наш депутат. Вот и придумал такое предложение: ни да, ни нет, и взятки гладки. Кто бы ни победил – мы ни при чём, мы – помалкивали», – изобразил пренебрежение Любопытный. «Думаю, не так всё примитивно, как ваша милость изволит изречься, – отвесил шутовской поклон Знающий. – Политические дискуссии на уровне райцентра по вопросу лояльности к одной из враждующих сторон высшей степени власти абсолютно никакого решающего значения для судеб страны не имеют. Но вполне могли бы стать веской причиной для скверных последствий для района. В зависимости от того, которая из сторон в Москве пришлёпнет другую. Поговорить можно было бы, если бы разговор так и остался только разговором „по душам“. Но, скорее всего, кто-нибудь из разговаривающих предложил бы принять некую резолюцию: слушали, мол, – постановили, дескать. Противников Ельцина в зале находилось предостаточно для решения в пользу Веховного Совета. И появился бы документ – вещественное свидетельство: город Клёво противостоял президенту Ельцину – со всеми последующими результатами для города и его жителей, большинству которых на все дискуссии наплевать. Не в смысле репрессий тех или иных депутатов, а в другом: в выделении средств из федерального фонда, предоставления льгот Заводу… Избежав дискуссий – к ним особенно рвались именно противники Ельцина, депутаты исключили саму возможность появления опасного для города документа. Никто, ведь, не мог заранее знать, как поведёт себя президент после такой вздрючки. Мне кажется, депутаты поступили мудро». «Кажется, кажется, – пробурчало то, во что превратилось видение Любопытного. – Перекрестись, если… Посуществу трусы всегда мудрее смелых – больше шансов уцелеть…» «Да и смелость мудра, если смысл в ней виден, а не „пустые хлопоты“ ценой собственной головы… Я, вот, тоже не всё понимал в Ельцине и не во всём с ним согласен был. Но ещё больше был не согласен с действиями Хазбулатова, Руцкого и иже с ними… „Хазбулат удалой, бедна сакля твоя…“ Видно же было: действия депутатов – угроза гражданской войны в России. Их необходимо было остановить любым путём… А насчёт перекреститься, то чего уж там – дело прошлое и уже давно как историческое, намотанное на ус: полезно знать и учитывать».

«Я лишаю тебя звания знающего! Что ты знаешь, если всё талдычишь „не всё понимаю“, „думаю“, „кажется“, – величественно вперил указующий перст в Знающего Любопытный. – Знающий, настоящий, должен быть твёрд в знаниях своих и уверен – в них и в себе». «Всё знать – ещё не значит всё понимать. Ты можешь зазубрить какую-нибудь математическую формулу наизусть и написать её, но не понимать её назначения. Можно читать книгу книг – Библию, знать её на память и не понимать смысла… Кстати, довольно широкое явление даже среди верующих. Она настолько универсальна, что каждый способен толковать её по-своему. „Я знаю, что ничего не знаю“ – так откровенно сказал один из самых знающих людей на земле». «Вот и тебя не назвать ли самым не знающим из всех знающих?» – ехидно осклабился Любопытный. «Возможно, ты прав, но от этого ничего не изменится», – добродушно кивнул Знающий.

Клёвские болельщики могли удовлетворяться созерцанием воочию или слухами и о борьбе политической, и на спортивных аренах, иногда напоминающих цирковые. В Клёвском районе обе борьбы переплелись в сложный узел, развязать который представлялось занятием заковыристым. Главным спортивно-политическим борцом продолжал оставаться заслуженный тренер СССР, заслуженный же клёвский гражданин Геннадий Михайлович Бодриков. Эта незаурядная во всех отношениях личность приложила масимум усилияй для того, чтобы опорочить мэра с ног до головы, и наоборот, применив для этого занятия всё возможное из неисчерпаемого арсенала болевых приёмов и поз, вплоть до перевёртывания в стойку на голове, без подпорок.

Когда-то Бодриков, когда Волик был судьёй, обучал его тактике невооружённой борьбы с численно превосходящими силами преступного мира не только силой закона и логики головы, но и рук. Отношения между ними казались нерушимо стойкими, как пирамида Хеопса. Но вот Волик стал мэром и, в силу уже не дружбы, а службы, стал интересоваться не только приёмами борьбы, но и соблюдением законности. Тем более, что сам по профессии был судьёй, сохранив в душе, и действиях, профессиональные черты характера, присущие сей специфической специальности.

Пришло время вплотную заняться хозяйством города в целом и отдельными его сооружениями, в частности. И тут вдруг новость – государственный технический надзор установил: строительство школы румбо производится с массой нарушений множества нормативов и солидным возом недостатков. Руководство же школы не даёт ни администрации города, ни гостехнадзору ровным счётом никаких документов письменных, ни объяснений устных – полная анархия. Дело сие определилось ещё до начала работы Волика главой администрации. К выяснению обстоятельств привлечены были депутаты Горзавета – вошли в состав специальной комиссии, посвятившей себя проверке законности строительства. Проверка заглохла в самом начале своих потуг, не имея документации ни для начала своего дела, ни для окончания. Попытался и мэр: запросил у Бодрикова документы и – не получил их. Просто не получил – и всё – без всяких объяснений – как и не просил.