Юрий Марахтанов - Твой след ещё виден…

Но уже уходя, Александр остановился. Обернувшись, он увидел: на него, гордо подняв голову, молча, взглядом Жанны д'Арк, облачённой в латы, – смотрит девушка. Даже не подходя к картине, Александр понял, что и этот портрет сделан Брюлловым. И всё это время, что Александр находился здесь, она наблюдала за ним из соседнего зала, заставляя вспоминать октябрь 93-го. Здесь её звали Джульетта Титтони, там, на мосту – Таис.

Неделя, угробленная на ремонт оборудования, пролетела для Кирилла незаметно. Крупных заначек в семье не держали с тех пор, когда часть накоплений в одночасье слямзил ненасытный Гайдар, другую – тихоня Кириенко своим дефолтом-торнадо. Тогда Кирилл плюнул на всё и стал жить сегодняшним днём, надеясь, что тревожное «завтра», как теперь уже и обещанный коммунизм, в который он когда-то верил, – никогда не наступит. Но пришло утро, да ещё с похмелья, и куча проблем сфокусировались в одну точку.

Кирилл лежал на кровати, не открывая глаз, и притворялся, что делает это только потому, что мешает солнечный луч, упавший на лицо.

Наталья стояла перед ним уже долго, молчала, наконец, не вытерпела:

– Как вы себя чувствуете, сэр?

– Я себя чувствую, но плохо, – отшутился он чужыми словами.

– Не стыдно?

«Снова всегда не так, – сложилась корявая фраза в похмельной голове Кирилла. Он с трудом открыл глаза. Наташа стояла перед ним в лёгком ситцевом халате и совестила взглядом. – Значит, лето, – эрудированно заключил он и попытался вытащить из-под себя отлежалую за ночь руку. – Или зима?» – он тревожно засомневался, вспомнив, что тёплый халат Наташа отдала старшей дочери давно, когда та вышла из роддома. Поняв, что Кирилл жив, Наташа молча удалилась на кухню.

«Пиво не надо пить!» – оправдал себя дежурной фразой Кирилл, начиная определяться во времени и пространстве. Он нехотя поднял себя и, растирая появившуюся вдруг руку, побрёл в трусах на лоджию. Там окончательно понял, что в окружавшей его жизни – зима: пусть мартовская, не настоящая, но пока – зима. И холодный кафель заставлял приплясывать, и машины крались за окном по милому для городской администрации, гололёду.

– Она спит? – спросил он Наташу о младшей дочери уже на кухне, подразумевая с некоторых пор под этим вопросом совсем другое: дома ли вообще его младшая ненаглядная дочь?

– Дима там.

– Не понял, – Наташа устало отмахнулась. – Да-а… Так вот приедешь однажды из командировки, а в твоих тапочках и халате Эдуард ходит.

– С моей стороны это тебе не грозит.

– Ладно, – обняв жену за плечи, прошептал Кирилл, – чего мы всё о грустном? Гена не звонил?

– Звонил.

– Во сколько приедет?

– Не приедет. Опять Эдуард в твоих тапочках, – когда жена с утра так шутила – это значило, она не спала ночь. – Он сказал, – тоном исполнительного референта, продолжила Наташа, – что в партии сырья, которое ты ему отправил, присутствуют полиамиды, поэтому всё можно выбросить на свалку. Мыть, гранулировать – бесполезно.

«А три штуки баксов?» – чуть было не вырвалось у Кирилла, но где-то подсознательно он пощадил жену.

Химическое слово «полиамиды» резко испортило настроение Кирилла. Надо сказать, что науку химию он не любил. Знал только, что Валентность – жена Менделеева. Но судьба распорядилась так, что Наташа была химиком по образованию (её он любил по-настоящему, конечно, не за это); производство, которое его кормило, обувало, одевало (в прямом смысле слова), – тоже относилось к химической отрасли.

– «Поздняк метаться», как сказала бы наша дочка, – подвёл итог утреннему моциону Кирилл и поплёлся к себе в комнату.

Там он улёгся на диван и стал ждать, когда после принятых двух таблеток отпустит подвздошная боль. Лежал, пытаясь вспомнить вчерашние события.

«Сколько же денег я вчера пропил?» – он гнал назойливую мысль, а она возвращалась.

Ещё вчера всё было не плохо.

Встреча с другом юности Борей, скорее всего, стала не случайной. Так близко и надолго они не сходились с незапамятных времён, хотя можно назвать и более точную дату: с 13-го марта 1988 г. – со времени выхода статьи Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами». Виделись, конечно, но с каждым разом их диалоги становились короче и злее. Как теперь выражаются: статья в «Советской России» явилась знаковым событием. Тогда, давно, статью читали на традиционной встрече в банном номере. Сидели голые: русский коммунист с индусским корнем; русский коммунист с еврейским корнем; просто русский коммунист (естественно, с корнем); и ещё трое русских беспартийных – один из которых никогда не вспоминал, что его корень мордовский, других вообще собственные корни, похоже, не интересовали, функционировали и ладно. До статьи, ни у кого в роду репрессированных не наблюдалось.

Боря, с пеной на толстых губах, первый тогда заорал: «Не отступим!!!» Беспартийные молча потянулись в парилку. Просто русский коммунист недавно оттуда вышел, сидел, закутавшись в простыню, потягивал пиво и молчал. Работая в госаппарате, он не имел пока собственного мнения. А Кирилл с Борей сцепились. Кирилл поддерживал Андрееву. Словно кто-то крикнул: «В ата-ку!!» Почему они вдруг оказались в противоположных окопах?! Теперь-то, через много лет – понятно: учения шли. Но тогда всё казалось по-настоящему.

Конечно, на единственную и монопольную партиюу Бори зуб имелся. То ли потому, что в роду у него рабочей закваски не обнаружили, то ли собственный трудовой путь (школа – ВУЗ – инженер НИИ), как говорится, оставлял желать, но не принимали его в ряды долго. Вступив, Боря по давней своей привычке резко отбежал в сторону и принялся критиковать всё подряд. Эта Борина манера «со стороны» – замечалась за ним давно. Пробегая стометровку за 11,1 секунды (эта «десятая» не давала ему покоя), он в любой заварушке имел свой резерв: бил первым, зная, что, паче чаяния, ноги его вынесут. Правда, подвело однажды незнание чужой местности. Заезжего губошлёпа Борю загнали в тупик одесские граждане с глазами навыкат и крепко побили, несмотря на общую корневую систему. С тех пор Боря к спорту охладел и переключился на политику, здесь, даже в ранге районного депутата, тоже имелась возможность иногда отбежать в сторону: пьёшь вместе, но показал «корочки» и – свободен; а друга в кутузку заметут на трое суток: сутки – за себя, двое за «того парня», депутата Борю.

О чём они тогда спорили? Разве теперь вспомнишь. Вчерашнее и то восстанавливалось с трудом. Через много лет пытались сомкнуть кривую, нарисовать круг, найти согласие.

– Шойгу надо клонировать, – сделал первую уступку Боре, представителю модного общественного движения, крепкий коммунист Кирилл. – Издать, как Пушкина, в различном формате. Для Приморья или там землетрясения – энциклопедический вариант. На случай крупных, но локальных аварий – переплёт твёрдый, формат 70×90, бумага № 1. Для утряски районных конфликтов – кассетный вариант, можно без выходных данных, но, обязательно, гарнитура «Тайме» – для солидности. Для презентаций – набор.